Гриша изумленно посмотрел в сторону некрасивого сутуловатого юноши с рыжими вихрами и калмыцкими глазками[91], изложившего свой страшный проект совершенно бесстрастным спокойным голосом, и сразу возненавидел его, начал избегать его близости даже в играх в лапту, чушки, в шахматы… Гриша почувствовал к нему брезгливость, которую, неизвестно почему, проявляли к нему совершенно далекие от политики девушки Сашенька и Зиночка.
— Противный!
— Почему?
— Так…
Маленькая Наташа, случайно услыхавшая секреты взрослых девушек, громко и весело сказала:
— У него всегда мокрые руки! А вчера он убил из ружья котенка. Ей-богу! Право! Потом схватил его за хвост и бросил через забор! Ей-богу! Право!
Иногда, когда надоедали целый день с хозяйством, Павел Николаевич шел на огонь во флигеле, откуда доносился бурливый говор молодежи. Любопытно, что делается в этом, как выражался Павел Николаевич, буйном отделении сумасшедшего дома… Однажды вошел вот так, неожиданно, и все смолкли… В чем дело? Почему вдруг присмирели? Может быть, его присутствие стесняет?
Всех больше смутился сидевший с тетрадкой под лампой Елевферий.
— Может быть, мне уйти, господа?
Елевферий покашлял в руку, погладил себя по голове и сконфуженно признался:
— Нет, зачем же? Даже совсем напротив… Будем признательны выслушать ваше мнение… Я сделал доклад о новых путях в Царствие Божие. Для всеобщего примирения народа и интеллигенции…
— Любопытно! — отозвался Павел Николаевич, искусно скрывая внутреннюю улыбку морщинами на лбу.
— Так вот в чем дело… Как я тут развил свою тему…
И, заикаясь и сильно жестикулируя, Елевферий начал объяснять свой проект.
— Мы тут все рассуждаем, как Царствие Божие на земле установить, рай земной…
Павел Николаевич поморщился: пуганая ворона и куста боится. А тут зрелый человек, готовящийся принять священство, с мальчишками откровенничает. Хотя и давно знал Павел Николаевич этого чудака и философа из духовного звания, страшного любителя звонить на колокольне в Пасхальные дни, а все-таки напрасно мальчишки с ним так откровенны. Сколько уж раз такие с виду простачки водили за нос ротозеев и, сами вылезая из воды сухими, если не предавали, то подводили других, спасая свою шкуру!
Павел Николаевич сделал серьезно-хмурую физиономию, с упреком обвел взором молодежь и сказал:
— У меня столько хлопот со своим никудышевским раем, что я давно уже перестал интересоваться раем для всего человечества. Вот что, будущий отец Елевферий, я вам посоветую: удовольствуйтесь-ка лучше, как приличествует избранной вами профессии, раем небесным, а земной оставьте в покое!
