— А ты не боишься? — спрашиваю я.
— Нам чего! Вот и Бориска не боится.
Вижу — новый работник Бориска, русский, сейчас видно; еще молодой малый, серьезный, рослый и красивое лицо: похож на одного извозчика, что обедал у нас еще на постоялом у бабеньки.
И вот они стали выводить лошадей по паре. На одну садятся верхом, а другую в поводу, в недоуздке держат; Гришка дал Бориске гнедого, а сам сел на вороного жеребца; губа прикручена, уздечка крепкая. Как заиграл, как завертелся по двору — страшно!.. Я поскорее вскочил на крыльцо и смотрел оттуда. Гришка вороного только поглаживает по гриве, ласкает, приговаривает: «холя, холя!» Вороная шерсть блестит. Гривища до земли развевается; на лбу белая звезда. Играл, играл по двору и успокоился. Гришка взял гнедого в повод и выехал со двора на Донец поить.
Бориска вывел пару серых. Какие красавцы!
— Вот лошади! Картины! — говорит Бориска. — А смирные, как телята. Это, — он говорит, — рысаки.
— А мне нельзя с тобою?
— Нет, мальчик, нельзя! Чего-нибудь испугаются кони, бросятся, где мне с тобою возиться!..
Он повел их к скамейке около дровосеки и взлез на одну, а другую повел в поводу.
И смирные же лошади! Чудо! А какие красавцы! В яблоках! И как это яблоки точно разрисованы: яблоки, яблоки. А копытца! Фу ты! Как выступают! Вот красота!..
Как сказал Бориска?.. — Картины! Ах, какие картины! Хвосты длинные, пушистые, белые, как серебро. Неужели это наши лошади? Я долго смотрел им вслед, пока не скрылись под горку, к мелкому песчаному месту у Волового парка, где «рабочий батальон»>[33] в казармах живет. Там и солдаты поят лошадей. Меня позвали пить чай.
Батенька и маменька уже сидели за столом. Большой самовар кипел, стояли чашки, стаканы, молочник со сливками, кувшин с молоком, харьковские бублики и огромная харьковская булка.
— А, елёха-воха! Илюха, где же ты бегаешь? Вот я вам привез: на дороге у зайца отнял.
Он дал мне нитку «инжиру»>[34] и погладил по голове. Я поцеловал его огромную руку. Батенька был в чистой рубахе и штанах тонкого сукна стального цвета. Он был чисто выбрит, желтые усы подкручены по-солдатски и волосы гладко причесаны.
— А вот это что? — При этом он высоко поднял пару новых сапог с красными сафьяновыми отворотами. — Вот тебе! Надень-ка: не малы ли? Если малы, так их Ивану отдадим.
Иваном он называл моего младшего брата; Иванечка все хворал и едва ходил.
Я сейчас же сел на пол и надел — совсем впору. Я встал и почувствовал, что очень больно закололо что-то в пятки, но терпел. Хотел пробежаться — невозможно: что-то так и впивалось; я стал ходить на цыпочках.
