Я вошёл в зал первым, сорвав с головы чёрную шерстяную шапку. Кто-то забрал из моих рук цветы и положил их на гроб. Родственники уже заняли свои места, но я смотрел только на гроб, забыв подойти к Алексею, сыну Леонида Владимировича. С каждым шагом на меня опускалось сверху и накатывало изнутри ощущение неправдоподобия и бессилия. Сначала мне показалось, что гроб закрыт, и это испугало: как же так, ведь я приехал увидеть его в последний раз. Но оказалось, что гроб закрыт только снизу, верхняя створка поднята, лицо и руки видны. Безмятежное лицо. Замазанная на правом виске рана.
И тут впервые после смерти моего отца, впервые за тридцать лет из меня потекли слёзы. Безостановочно. Я стоял перед Леонидом Владимировичем и не мог справиться с собой. Меня трясло. Взрослый мужик, похоронивший многих близких знакомых и родственников, я ни разу за эти тридцать лет не испытал жгучего чувства расставания, глядя на покойника. Да, была печаль и понимание зыбкости этого мира. Но теперь я не мог совладать с собой. Слёзы лились так, будто из меня выходило всё накопившееся за эти годы. Душевная боль, физические страдания, обиды, разочарования – всё, всё, всё… Сначала я думал: как же так, нельзя допустить слёз, это не по-мужски, а потом решил – пусть льются, плевать на всех, да и кому какое дело до меня?..
В зал начали входить. Я отступил чуть в сторону. Люди медленно заполняли пространство.
Возле гроба стоял почётный караул – четыре мальчика в яркой парадной форме, с автоматическими винтовками. Когда караул сменялся, музыка стихала, и в тишине слышалось мягкое цоканье аккуратно опускаемых при ходьбе каблуков.
Народ шёл и шёл, выстраиваясь вдоль стен: два, три кольца, ещё и ещё. Вскоре стало ясно, что зал не вместит всех. Пришлось остановить людской поток и начать прощальный митинг. Только после всех речей впустили оставшихся на улице. Они шли и шли.
К концу я вроде бы успокоился, потому что слёзы должны были иссякнуть. Но когда основная масса вышла на улицу, и мне удалось снова подойти к гробу, слёзы потекли опять. Ни горечи, ни жалости, ни отчаяния – просто безостановочные слёзы. Мне казалось, что все мои чувства выключились, но слёзы не прекращались. Необъяснимое состояние.
Из ритуального зала гроб понесли к могиле. Вдоль аллеи стояли солдаты, чуть в стороне – милицейский автомобиль, люди в штатском с переговорными устройствами. Играл оркестр. Потом был залп, и одновременно грянул гимн. И словно колдовство какое-то: у меня опять хлынули слёзы. Теперь в последний раз. Всё кончилось. Черта подведена окончательно…
