Ей запретили с ним встречаться. Ее выгнали из Рода спустя неделю после его ухода. На его счет переведены сто пятьдесят тысяч (неплохая сумма), которые станут доступны после совершеннолетия. Ее дневник, из которого можно узнать больше…
— Дневник? — Замялся распорядитель, все это время стоявший рядом и терпеливо ожидающий, когда Олег прочтет письмо. — Его уже забрали… Предъявили все необходимые документы! — поторопился он уточнить, стрельнув глазами в сторону ворот.
В этот момент Ламский — соглядатай Рода — мелькнул в последний раз, хлопнула дверца, и синий “Голубь-1131″ неторопливо отвалил со двора лечебницы, выруливая в сторону шоссе.
Вот, оказывается, зачем он тут был — дневник забрать.
Да — дневник — это серьезно. Там такая информация… И, наверняка, в каких-нибудь бумагах, подписанных матерью перед разводом, было оговорено неотъемлемое право Сварогов на эту толстую тетрадку в зеленой обложке. А если и нет — попробуй, откажи представителю Сварогов!
А пепел в том же письме предписывалось развеять по ветру в поле…
А ночью, грызя подушку и давясь беззвучными слезами, Олег молился… всем и каждому… он перебрал, наверно, всех известных ему богов, моля о справедливости… Даже Морене и Чернобогу…
Вот этих, последних, он помянул, на мой взгляд, совершенно напрасно. Потому что утром…
+++
Стою один в ненавистной комнате перед большим, по грудь, черным шаром. Легкий зуд в затылке — остаточные ощущения от переноса…
Один. Значит, больше никто не смог… И Какитцу, получается, не выбралась из-под завала, ресурс ее скафандра иссяк и… впрочем, какая разница? Я уже давно привык к этой паршивой мысли — однажды не увидеть ее в этой комнате после очередной миссии.
Вариантов не было — Гантц всегда отправлял меня первым, а возвращал последним. Как я подозревал — чтобы поиздеваться над остальными, помучить их неизвестностью — потеря “белого шинигами”, основной ударной единицы группы, было бы фатальной. Особенно сейчас, когда пришельцы, как с цепи сорвались.
Мы старались об этом не говорить, но каждая наша встреча с Какитцу, каждая исступленная схватка в постели, на полу, на столе, на лестнице… каждый раз — будто в последний… Она никогда не плакала, и тот раз оказался единственным. И мы тогда перебрали, конечно — я пытался научить ее пить водку — а она вдруг разрыдалась:
— Не вздумай оживлять меня, б’ка! Не взд’май! Онегай! ‘Cли ожив’шь — тут же себя ую… упью… убью!
Зеленые символы на выпуклой поверхности:
