Сестра Моника | страница 7



Все засмеялись, а разъяренная Луиза вышла из комнаты и заперла за собой дверь на ключ.

Пленницы начали наводить порядок, однако же, как чародеи фараоновы были бессильны перед мошками господними[26], так и у подружек ничего не получалось с уборкой, а особенно с Restitutio in integris[27] — никак не могли они восстановить фарфор с фаянсом и заголосили: ах, это китайцы с англичанами во всем виноваты!

Луиза с улыбкой наблюдала в замочную скважину за их тщетными попытками, напоминавшими, скорее, тягостные раздумья, нежели решительные дела, подруги же тем временем стали проситься наружу.

Однако Луиза была непреклонна!

— Я уже иду за Иеремией и Антоном, они с охотой задерут вам юбки и розгами покарают ваши задницы, да так, что на них проступят все ваши пороки!..

Девицы принялись причитать и обещать возместить ущерб и сверх того понести каждая телесное наказание, но только от рук самой Луизы; а от Антона с Иеремией она должна их избавить, иначе все пятеро с ней рассорятся и станут на всю жизнь ей врагинями.

— Хорошо! — отвечала моя мать. — Хотите возместить ущерб и получить заслуженную порку, ладно, Иеремия и Антон останутся с лошадьми, а я сейчас приду к вам с парой розог и буду вас пороть так же жестоко, как Гедеон рубил мадианитян[28].

Ленхен прислонилась к двери и прошептала в замочную скважину:

— Отопри дверь, милая, мы согласны понести наказание, но только Иеремия с Антоном пускай остаются в конюшне.

— Ну, подождите, кобылки! Сейчас я вас причешу! — воскликнула Луиза, побежала в сад, без жалости срезала с розового куста дюжину побегов с еще нераскрывшимися бутонами и понеслась обратно, словно Эринния[29], мчащаяся из мрачного Эреба[30] в светлый мир, чтобы расквитаться за разбитый жертвенный сосуд.

С обнаженной грудью, с волосами, развевающимися, словно у вакханки[31], она отперла дверь и влетела в комнату, где ее встретил громкий хохот.

Луиза угрожающе потрясла перед шаловливыми нимфами тирсовым жезлом из роз и в пифийском[32] исступлении продекламировала:


Silence! imposture outrageante!
Déhirez-vous, voiles affreux;
Patrie auguste et florissante,
Connais-tu des temps plus heureux?

Она приказала Ленхен, Франциске и Юлиане раздеться; но Франциска выступила вперед и ответила:


Favorite du Dieu de la guerre,
Heroine! dont l’eclat nous surprend
Pour tous les vainqueurs du parterre,
La plus modeste et la plus grande —
Voltaire[33]

И не успела Франциска открыть рот, как стояла с обнаженным низом перед дамским Ареопагом