— Ну, теперь ты можешь идти к госпоже фон Тифенталь, а можешь учить Линхен тому, что выучивается само собой, или же принимать нашего друга Бовуа.
Моя мать плакала, и Каролина тоже плакала.
— Я останусь дома, Август! — отвечала мать. — На сегодня мне достаточно. Мы, женщины и девицы, купаемся в вечном сладострастии и если хотя бы однажды позволим подвергнуть наши необузданные желания и тайные греховные страсти добровольному наказанию, то сразу же поймем, какой полезной для духа и сердца является дисциплина. Раздень меня!
— Да, раздень ее, Линхен, я скоро вернусь, и мы завершим начатое нами доброе дело.
Каролина отвела мою мать в спальню и раздела ее до нижней рубашки.
Едва Луиза оказалась в таком виде, на пороге, ведя под руку Бовуа, появился отец.
— Гляди-ка, лейтенант, — сказал отец Бовуа, -моя супруга уже готова идти с тобой.
Бовуа едва не ослеп, увидев обнаженные груди Луизы и Каролины.
— Pour Dieu! Halden, que faites-vous?[57]
— Сейчас я тебе покажу, Бовуа, — ответил тот, подвел Линхен к кровати и отбросил покрывало.
— Быстрее, Луиза, ложись лицом вниз... так...
Бовуа уже пылал. Отец что-то прошептал на ухо Линхен, ты вышла и вскоре вернулась с чашей, наполненной уксусом, в котором растворила соль.
— Ты ведь знаешь, Бовуа, — начал отец и стянул с моей матери исподнее. — Ты знаешь, что в жизни человека удовольствие и боль сменяют друг друга так же, как солнце сменяет дождь; хотя для человека было бы намного лучше, если бы однажды он начал испытывать их одновременно...
Бовуа вскрикнул, увидев на прекрасных ягодицах моей матери следы от розог.
— Не удивляйся, Бовуа! Я знаю, ты любишь мою жену — ну! — ты готов?..
Бовуа опустил глаза, покраснел и произнес:
— Кто бы отказался насладиться... любить твою супругу!
— Вот и ладно! Каролина, проверь-ка достоинство Бовуа, а чашу пока дай мне.
Каролина подошла к Бовуа, извинилась, сняла с него портупею, спустила лейтенанту штаны и обнажила его член, находившийся в таком отличном состоянии, что Луиза, увидев его, моментально раздвинула бедра и стала ждать каменного гостя.
— Залезай, Бовуа! — приказал мой отец, и Бовуа лег на мою мать и так к ней подольстился, что если бы отец не приказал Каролине напомнить уязвленным местам моей матери о том, что они уже позабыли, та вполне смогла бы испытать прекраснейший из кризисов природы. Однако Линхен принялась старательно обмывать едкой щелочью нежные ягодицы Луизы, и моя мать была вынуждена ждать кульминации через боль и наслаждение.
