Ястребень немного наклонился вперед, прежде чем сказать то, что мучило его в ходе продолжительного разговора с начальником штаба, своим бывшим сослуживцем и однокашником по академии.
— Скажите, пожалуйста, я вам обязан назначением в отряд?
— Разве это существенно?
— Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, — настойчиво требовал Ястребень.
Поведи себя так другой офицер, Суров, наверное, вышел бы из себя. Сейчас же только пожал плечами и сказал менее официально, чем хотелось бы:
— Полагаю, что нет. Правда, когда полковник Васин спросил меня, хочу ли я заполучить стоящего начальника отделения подготовки и сразу назвал вашу фамилию, я искренне обрадовался. И вообще, капитан, хочу посоветовать: кончайте с вашим настроением. Мы — офицеры, куда прикажут, туда и отправимся. Наша задача — всесторонне подготовить себя к работе, а ее здесь очень много.
— Я все понял.
— Работы здесь непочатый край, — повторил Суров. — Есть к чему, как говорится, приложить руки и есть где применить знания, особенно вам, после академии. Короче говоря, надо работать и работать… А утешитель из меня, можно сказать, никакой. — Разговор фактически кончился сам собой. На душе у Сурова остался неприятный осадок. — Единственное, что могу оставить на ваше решение, — право выбора, с чего начать.
— Не понял вас.
— Либо принять дела отделения, а потом уже начать знакомство с границей или наоборот. Выбирайте.
— Как прикажете.
— Тогда сегодня же отправимся на границу. Начнем со второй. Задачу поставлю прямо на месте. Там же определим срок пребывания. Возьмите ваше командировочное удостоверение. — Суров протянул Ястребеню заполненный бланк.
— Ясно.
Позже, по пути на вторую заставу, Суров неоднократно вспоминал этот свой первый разговор с капитаном и сожалел о без нужды произнесенных резких словах — у самого ведь осталось неприятное впечатление от первой встречи с Карповым. Сейчас Суров поднялся и, отпуская капитана, сказал:
— Получите оружие, карту. Ровно в семнадцать жду у штаба.
Капитан быстрыми шагами вышел из кабинета — словно обрадовался окончанию тяжелого для себя разговора или боялся, что могут вернуть. Суров даже улыбнулся. Понял: не люб Ястребеню западный рубеж — и все.
Размышления Сурова прервал Тимофеев. В шинели и фуражке, он широко распахнул дверь кабинета, но не вошел.
— Долгонько сидишь, Юрий Васильевич, — пробасил, с улыбкой глянув из-под нависающих густых бровей. — Пошли обедать. Ко мне. И не вздумай отпираться. Я нынче холостякую.
