— Признаться, плохо помню вас прежнего.
— Не скажи, Суров, постарел, сам чувствую. Кружусь как белка в колесе. — Он снова вытер испарину на лице и, обращаясь к Вере, заметил: — Начальник политотдела собирался вас встретить.
— Быков? — обрадовался Суров.
Лазарев отрицательно помотал головой:
— Эка вспомнил! Быков давно в Средней Азии, в округе. Нам молодого прислали, Тимофеева. Месяца три, как приехал. Так вот, говорю, Тимофеев собирался на вокзал, а тут ЧП у Мелешко. Пришлось ехать туда. Помнишь Мелешко? Твой бывший начальник заставы.
Суров искренне удивился:
— Иван Васильевич до сих пор служит?
— Представь себе. И все там же. Четверть века. Правда, не та уже хватка, сдает понемногу. А застава отличная. — Лазарев рывком нахлобучил папаху. — Засиделся я с вами. Поедем в гостиницу. В новую. Это недалеко. Там для вас полулюкс заказан.
Вера и Суров переглянулись.
— Здесь останемся, — заявил Суров, долго не раздумывая. — Нас вполне устраивает.
— Мы уже и деньги заплатили, — добавила Вера.
Лазарев встал.
— Ну, дело хозяйское, Однако отсюда далековато до отряда, а от «Беларуси» — рукой подать.
— Не беда.
— Ну, смотри, тебе виднее. А квартирку придется ждать не меньше недели. А то и две. Пока ремонт, пока что. Еремеев раньше в ней жил, ты должен помнить. Невелика, конечно, обитель, две комнаты, зато веранда, скажу вам, Вера Константиновна, класс. Ведь вы рисуете?
— Рисую, — проговорила Вера с усмешкой. Ее почему-то всегда смешили люди, которые про художников говорили, что они рисуют, а не пишут.
— Две так две, — согласился Суров.
— Можно, конечно, и переиграть: в конце месяца новый дом принимаем. Хочешь трехкомнатную?
Суров как-то неопределенно махнул рукой, то ли соглашаясь — давай, мол, трехкомнатную, то ли отказываясь — зачем ему три?
Лазарев уточнять не стал. Посчитав свою миссию законченной, вскинул ладонь к виску, сказав на прощание, что командир у себя в кабинете и что если он, Суров, готов, может сразу же, не откладывая, явиться пред ясные очи начальства.
— Через час подъеду, — пообещал Суров.
— Опять же дело хозяйское, — бросил Лазарев и направился к выходу.
— А ведь мы напрасно отказались от полулюкса, — поднимаясь в номер, заявила Вера. — Я бы потребовала самый лучший, люкс, экстра-люкс, если такой существует. И никаких денег не пожалела бы.
— Почему?
— Да в этой комнатке с ума сойти можно.
Суров расстегнул пуговицы мундира.
— Чего тебе не хватает, Вера?
Она вздохнула.
— Мужа. Мишки. Уюта. И уймы красивых вещей. Тебе это может показаться смешным или даже неприятным, что ж, пусть, а мне не хватает того, что многие люди называют мещанским счастьем: красивых безделушек, дорогих духов. — Она быстро сняла с себя костюм, оставшись в черной комбинации. — Ты только посмотри, что мы носим, посмотри на наши старые чемоданы. Посмотри, что нас здесь окружает. У меня уже постепенно начинает атрофироваться чувство прекрасного… — Вера заплакала, по-детски размазывая кулачками слезы по лицу.
