Принесли кофе, но Суров не спешил пить его, хотя только что рвался отсюда.
— Пей, остынет, — мягко проговорила Вера и пододвинула к нему чашечку. — Ты удивлен, почему я заговорила об этом сейчас, а пять лет молчала? Признавайся.
— А если не признаюсь?
— Поверь, если бы мы оставались в Карманово, я нашла бы в себе силы молчать еще пять лет и ни разу не произнесла бы, словечка в упрек. Если ты поверил моим словам в самолете — что я еще и года в Карманово не вынесла бы, — то грош тебе цена. Ты меня, видимо, еще плохо знаешь. Мне любые трудности нипочем. Если потребовалось бы, прошла бы с тобой через все. Но зачем усложнять сейчас? Убей — не пойму. — И, увидев, что муж насупился, попросила: — Потерпи еще немного, дай закончить.
Но Сурову был неприятен этот разговор, и он попробовал уклониться:
— Ресторан — не самое лучшее место для таких разговоров. Оставим лучше до другого случая. Правда, давай оставим.
Вера энергично тряхнула головой. Заговорила твердо:
— Другого случая не будет. В понедельник ты уже не будешь принадлежать семье. Уйдешь рано утром, и хорошо, если к ночи вернешься, а то еще, чего доброго, отправишься на границу. Разве до сих пор мы жили нормальной жизнью? Нет. Мы существовали. Пойми меня верно: нет, я не жалуюсь. Но сейчас, милый, когда пришел твой «звездный час»? Глупо делать вид, что не замечаешь того, что идет тебе прямо в руки.
— Высказалась? — спросил Суров и прижал руку жены к столику.
Вера попробовала освободить ее, но у нее не хватило сил.
— Демонстрируешь грубую силу! — Она посмотрела мужу в глаза. — Задавака несчастный! Мальчишка! И как только тебе штаб доверили, не пойму.
— Я хороший.
Вера вдруг напряглась, снова попыталась освободить руку.
— Кажется, Лазарев, — шепнула с улыбкой.
Суров принял это за уловку, но все же обернулся.
По красной ковровой дорожке, в шинели и папахе, легко шагал невысокого роста худощавый полковник, в котором Суров не сразу узнал заместителя по тылу.
— Вот они, пропавшие души, — громко проговорил тот еще издали. — Битый час разыскиваю, весь город на ноги поднял. Здравствуйте, с приездом, — доброжелательно проговорил, поочередно пожимая руки Вере и Сурову. — Ты бы хоть позвонил, что ли. А то с ног сбился. — Он устало присел на стул, снял папаху, отер платком мокрый лоб. Щеки у него были сизыми от пробившейся черной щетины, и оттого он показался Сурову лет на десяток старше. — Что, постарел? — угадав мысль Сурова, спросил Лазарев без улыбки.
