Девочка поставила свечу на стол и подвела меня к чугунке, возле которой лежал рваный матрас.
— Сам сможешь обувь снять? — И не дожидаясь ответа, она сняла с меня куртку, накинула на плечи свой плед, и, усадив меня на свой лежак, начала стаскивать мои ботинки.
Закончив, она села рядом и облокотилась на мое плече.
Организм начал отходить от холода и пальцы рук и ног стали болеть практически невыносимо. Но я чувствовал, как тепло постепенно наполняет мое тело и думал о том, как же мало надо для счастья.
— И давно ты ходишь? — спросила девочка. — Хотя по такому холоду много и не надо, куртка то не совсем зимняя. Сбежал или просто заблудился.
— Сбежал, — еле тихо проговорил я.
— Понятно, — с ее губ скатился тяжелый вздох. — С детдома?
Я кивнул.
Больше она ничего не спрашивала, и мы просто сидели и грелись. Мне почему-то казалось, что тепло ее тела намного сильнее огня в печи, что от нее исходит нечто большее, чем просто жар. И в тоже время я чувствовал туже пустоту и одиночество, что столько лет тревожили меня. Но спрашивать о чем-то я пока не решался. Да и она молчала и лишь склонив голову на мое плече, тихо и равномерно дышала, будто боялась…
«Так же, как и в моем сне», — вдруг пронеслось в голове.
И тогда я перестал дрожать, может от того, что я практически согрелся, а может от того, что, как и во сне я побоялся потревожить это тихое спокойствие. Испугался, что все исчезнет.
Так мы просидели довольно долго. Молча, под треск огня и завывание взбесившегося ветра, гулявшего по зданию так же свободно, как снаружи, смотрели на огонь и каждый думал о своем. Может ее мысли и совпадали с моими, но мне это было не ведомо.
Кто она, что здесь делает? Почему одна и почему молчит? Может быть у нее такая же судьба, и нет больше никого в ее одиноком мире, только память о том, что когда-то она была счастлива.
Что ж, теперь мы вместе и нет ничего более важного. Только два ребенка с, возможно, одинаковой судьбой, спасающиеся от холода в заброшенном, полуразвалившемся здании посреди белой пустыни.
И нет больше никого.
Время бежало, огонь в печи начал угасать, постепенно оставляя только ярко тлеющие угольки.
— Надо дров подложить, — проговорила девочка. — Здесь нельзя, что бы огонь пропал, помещение очень быстро выстывает.
Она подползла к столу, под которым лежало несколько охапок сухих досок и толстых веток, по-видимому собранных в лесу.
— Ты давно здесь живешь? — робко спросил я.
— Третий день, — ответила она, закидывая в тлеющее жерло доски.
