Лена пришла в себя, вернулась в свой обычный ритм жизни, была все так же общительна, весела и активна, но она больше вообще не глядела в сторону мужчин. Несмотря на отношения с Виталиком Лена вполне позволяла себе безобидный флирт, и особенно с солдатами на фронте, там не так много женщин, тем более тех, кто приехал туда на неделю-другую, кто еще не устал от войны, и на чьем лице война еще не оставила свою неизгладимую печать. Сейчас Лена воспринимала любого мужчину как врага, и инстинктивно ощетинивалась при любой попытке сократить с ней дистанцию. Гера видел все это и выжидал. Он ждал долго — год, но все же дождался, правда результатом он рад был недолго.
— Я во всем виновата, Мася, во всех ее бедах, но этого она мне наверное никогда не простит. Ведь это я настояла на том, чтобы она родила Веронику, она хотела сделать аборт. Я приводила разные доводы, расписывала счастье материнства со всех сторон, говорила и о ее возрасте, ведь тридцать восемь лет ей уже было. Но потом сыграла грязно, надавила туда, куда давить нельзя, сказала, что она так и умрет в одиночестве. Само это слово было для нее чем-то страшным, она даже в лице менялась, когда слышала его. Но здесь я согласна взять вину на себя Масянечка, потому что нельзя рожать детей от одиночества. По каким угодно другим причинам, но только не от одиночества.
Мы с Ольгой Сергеевной гуляли, сейчас, рассказывая мне по двадцатому кругу эту историю, она сидела на лавке возле Сашиного дома и смотрела в его окна. Только окна уже год как были не его. Он продал свою трехкомнатную квартиру и купил себе комнату в общаге где-то под Троицком. Он продолжал пить. Мы ходили сюда по привычке, и хозяйка так же по привычке смотрела в его окна. Я не раз пытался увести ее отсюда, брал зубами за рукав и тянул прочь. Она гладила меня по голове и плакала, но не могла уйти, не могла отпустить это.
Весь тот год, что Гера ждал, он оказывал Лене всяческие знаки внимания, ненавязчивые, он не шел в наступление, но своего отношения к Лене не скрывал. Лена этого в упор не видела, ей казалось, что Гера просто галантный и хорошо воспитанный парень, вымирающий вид, не более того. А потом Алена раскрыла ей глаза.
«Две Елены» были в Палестине, снимали репортаж про ХАМАС. Они пробыли там три дня, было тихо, и они даже ездили в Израиль искупаться в море, Алена знала место недалеко от Тель-Авива, пустынная полоска пляжа в полтора километра в такой же пустынной местности. К тому же ехать всего километров тридцать. Купаться приходилось в одежде, но и это на тот момент было великим счастьем и отдыхом, со Второй Чеченской войной работы прибавилось. Было жарко, они лежали в воде у самого берега, Алена расписывала в красках последний свой мимолетный роман. Характеры у обеих Елен были схожи, но выросшие в разных условиях они отличались взглядами на мир и многие вещи. Алена была натуральной блондинкой с глазами цвета хмурой тучи, именно так их описывала мама Алены. Несмотря на хмурость, цвет был очень ярким, серо-синим. Нос и щеки были усыпаны мелкими, яркими веснушками. Длинные каштановые ресницы дополняли ее образ истинно русской девушки, невесты богатыря. Мужчины вокруг Алены складывались в штабеля от одного только томного взора. У нее было такое количество любовников, что она не помнила всех их имен. У Лены же, напротив, в жизни был только один мужчина — Виталик.
