— Бери, не сладкий, но горячий. — Делит горбушку пополам и дает мне. Я бы эту краюшку проглотил в миг, но жую медленно, не показывая своей жадности. Дядя Коля поднимает на лоб свои мохнатые брови и грустно улыбается. На дворе совсем темно, Мамы все нет, но мне тепло и хорошо.
На нас все чаще и чаще делают облавы. Ловят на базарах, на вокзалах, пристанях. В наших основных местах пребывания. Гражданские тоже стараются помочь милиции отлавливать бродяг и попрошаек. Но вот поползли слухи: кому-то беспризорник воткнул нож в живот, а там женщине полосонули бритвой по глазам. Эти слухи заставляют граждан отворачиваться от нас и милиции приходиться ловить нас самим, не надеясь на помощь населения. Несмотря на жуткие слухи, нас ловят, но нас не становится меньше. Спустя какое-то время мы встречаем своих, попавших в предыдущую облаву. Бежит ребятня из приемников, из детдомов — бегут не только мальчишки, бегут и девчонки, не сладко видно там, в неволе, да и домашние, вроде меня, тоже встречаются. И даже найдя родных, уже не может уйти от беспризорной, безнадзорной жизни в домашний уют.
Однажды в жаркий солнечный день мы кучей сидим на речке с удочками, но клева нет. Развели костерок и жарим кони рогоза из коблов. Коблы — это сплетение корней, выброшенных на берег в половодье. Корни толстые, мучнистые внутри, а поджаренные сладковатые и мы их едим с удовольствием. Вдруг все как-то тревожно затихло. По небу ползет огромная фиолетовая туча, до солнца она еще не дошла, но стало как-то вдруг зябко. Мы быстро собрались и бегом домой. Но туча была быстрее нас и закрыла солнце. А поперек черной тучи неслась грязно белая маленькая, но все увеличивающаяся, тучка, а от нее навстречу нам неслись косые белые полосы. Стало страшно. И вдруг нас накрыл град. Крупный, величиной с голубиное яйцо. Мы бежали, задыхаясь, по холодным кругляшам-градинам, они плясали у нас под ногами и секли нас по стриженым головам, по голым плечам. Мы закрывались ладонями, но руки нас не спасали от этой жуткой порки. Было больно, холодно, страшно. Град кончился и тут хлынул ливень. С оглушительным треском молнии рвали небеса и ослепляли нас. Добежав до дома, мы поняли, что гроза прошла, а мы зря бежали, надо было пересидеть грозу под лодкой.
Летом 44-го решили с Вовкой уйти в путешествие из дома. Володя более рационально мыслящий отверг мои ж./д. предложения и предложил свой вариант. Мы плывем на лодке по Медведице, потом Дон и Черное море. Голодные не будем, берем удочки, а у селян по берегам всегда огороды. Насушили сухарей, взяли хлеба, немного разных круп, соли. Ну, естественно, удочки. Котелок у нас из советской каски. Я еще взял немецкую фляжку в чехле и кружку, хотя совсем непонятно зачем мне эта фляжка? Сунул за пазуху свой «Вальтер». Дорога шла лесом километра четыре. Лодку мы приглядели заранее — хорошая, без течи. Весла нашли в камышах, кто-то их спрятал. Весла новые, крашеные в голубой цвет. У Вовки обломок ножовочного полотна, за полчаса перепилили дужку замка. Управились до восхода солнца. Зябко, по реке туман стелится по воде. Знобит, а у нас только штаны да рубашки, скорее бы солнышко встало! А как в лесу ночевать не подумали, нет, в вагонах лучше! Взошло солнце, пристали к берегу. Собрали сушняк для костра, уже жрать захотелось, а зажечь нечем! Забыли взять огниво, а лупу я тоже забыл взять. Ну набрал я воды во фляжку, Вовке дал кружку, грызём сухари запивая речной водой. Мы не глядим друг на друга, виноваты оба. Ну и что? А ничего, надо возвращаться домой. Переплыли на ту сторону, положили весла в лодку и отпихнули ее, пусть плывет без нас до самого Черного моря. Жарко, слепни, мошкара и жрать охота. Путешествие наше сорвалось, больше я с Вовкой не рыпался, а вот в ночное время пристрастился рыбачить с соседом Генкой и Вадимом. Я Вадима плохо знаю, а Генка живет напротив нас, у него мать завмагом работает. Каждую ночь ловим по одному, по два сома на брата, ну не совсем сомы, так, сомята по локоть руки. Улов общий. Потом делим поровну. Почему так? Не знаю. Так у них было до меня. Однажды улов был плохой, два маленьких соменка и один большой, как делить? Ну, Генка мне тихонько говорит:
