Я была в шоке от услышанного. Никифор крыса! Если бы Олег узнал, он бы от него живого места не оставил. Но следом у меня возник другой вопрос, я уже чувствовала, что препарат начинает действовать, и пока голова ясная решила задать его.
— Глеб, я не понимаю, если менты все знали о нас, ладно я, это мелочи, но мама такие дела делала! и тем более в последние годы. Почему ее раньше не взяли? И других. Я мало знаю о чужой деятельности, я и о маминой-то не много знаю, но почему никого не арестовали?
— Девочка моя, ты и правда наивная, и думаешь что мир живет сам по себе. Нашим миром управляют, а для управления нужны все классы населения, и ваша бандитская кагала неотъемлемая часть системы. Вот, к примеру, мать твоя занималась ввозом наркотиков, а знаешь откуда их ввозили? Из Афганистана. А кто в Афганистане? Террористы. А как давно в России был последний теракт? Давно. Понимаешь, где собака зарыта?
— А ты не сильно разговорился, Глеб Сергеевич?! — услышала я жесткий голос Борского. Он стоял в дверном проеме, и лицо его было недобрым.
— Я и так ей постепенно все расскажу, когда она будет работать со мной в медблоке.
— Я еще не согласилась здесь работать.
— Согласишься. Медицина это помощь людям, и именно поэтому ты и стала врачом, и делала это много лет совершенно бесплатно.
— Да, будет, если пройдет проверки, — сказал Борский. — Ладно, ты закончил?
— Да, и препарат уже начал действовать, — ответила я за Глеба, вставая с кушетки, — так что давайте поспешим, я не хочу еще одну дозу, я и так неделю блевать буду от всей этой химоты. Давайте побыстрее начнем.
Меня привели в ту комнату, в которой я очнулась, попав сюда. Там был полиграф. Полиграфологом была женщина, ее звали Светлана, и уже одним своим именем она расположила меня к себе. Ведь маму Сашки Щеглова тоже звали Света.
Помню, когда-то я пристала к Олегу с вопросами о сыворотке правды, он принес мне «Пентотал» и сделал инъекцию. Он записывал меня на камеру, чтобы я потом сама изучила записи, и от него отстала. Помню, что меня пробил словесный понос, никогда в жизни я не говорила так много, и так откровенно, ведь я всегда была скрытной и неразговорчивой. Еще было ощущение, как будто я выпила бокал-другой вина или какого-нибудь некрепкого коктейля, зато похмелье потом было такое, как будто я выпила литр водки в одиночку.
Сейчас, пока мы шли в комнату для допросов, словесный понос уже рвался из меня, и я даже не пыталась его удерживать. Я сказала Борскому, что меня уже напугали возможными пытками, и что я уже очень боюсь, так что расскажу им все как на духу.
