— Ты общаешься с этой развратницей? — спросила миссис Саттертуэйт. — Она ведь русская шпионка! И даже хуже!
— Она была в Гусажу одновременно с нами, — сказала Сильвия. — И не нужно ахать. Она нас не выдаст. Это порядочный человек.
— Я и не думала ахать, — заметила миссис Саттертуэйт.
Священник, погруженный в чтение телеграммы, вдруг воскликнул:
— Миссис Вандердекен! Боже упаси!
На лице Сильвии, севшей на диван, отразилось вялое и скептическое веселье.
— И что же вы о ней знаете? — спросила она у священника.
— То же, что и вы, — ответил он. — И мне этого довольно.
— Отец Консетт расширяет круг общения, — сообщила Сильвия матери.
— Не стоит жить среди мерзавцев, если нет желания о них слышать, — сказал отец Консетт.
Сильвия встала.
— Немедленно перестаньте говорить гадости о моих друзьях, если хотите меня перевоспитывать и наставлять на путь истинный. Если бы не миссис Вандердекен, я бы сюда не приехала и вам некого было бы возвращать в свою церковь!
— Не говорите так, дитя мое! — воскликнул священник. — По мне, так лучше, чтобы вы открыто жили во грехе, прости Господи.
Сильвия вновь опустилась на диван, апатично сложив руки на коленях.
— Как угодно, — сказала она, и отец погрузился в чтение четвертой страницы телеграммы.
— Что это значит? — вдруг спросил он, вернувшись к первой странице. — «Возвращение ярма согласен», — прочел он со сбившимся дыханием.
— Сильвия, иди зажги спиртовку. Скоро будем пить чай.
— Такое чувство, будто я сельский мальчишка на побегушках... Почему бы тебе служанку не разбудить? — проговорила Сильвия, вновь поднимаясь. — «Ярмом» мы называем наш... союз, — пояснила она священнику.
— Получается, между вами достаточно теплые чувства, раз вы придумываете общие эвфемизмы. Это я и хотел узнать. Смысл его слов я и так понял.
— Среди этих, как вы их называете, эвфемизмов было довольно много обидных, — заметила Сильвия. — Проклятия превосходили числом комплименты.
— Значит, эти проклятия звучали из твоих уст, — подметила миссис Саттертуэйт. — Кристофер ни единого обидного слова тебе не сказал.
Недобрая усмешка тронула губы Сильвии. Она повернулась к священнику.
— Вот она, мамина трагедия, — торжественно сообщила она. — Мой муж — один из ее любимчиков. Она его обожает. А он терпеть ее не может.
С этими словами Сильвия неспешно вышла в соседнюю комнату, и вскоре послышался тихий звон чайной посуды, а отец Консетт продолжил чтение у свечи. Его огромная тень расползлась по сосновому потолку, по стене и тянулась по полу к его ногам в неуклюжих ботинках.
