— Да, так лучше.
— Однако, если он не захочет ехать, мы насильно отправить его не можем.
— Вечером пойдём к нему и ещё поговорим.
И вечером мы снова пошли к Бимурзе и сказали ему, что завтра утром уезжаем.
— Завтра? — переспросил Бимурза.
— Да, завтра утром, — сказал я. — Собирайся, Бимурза. Вместе поедем. Тебе так лучше будет. Ты полетишь в Тбилиси… В самолёте летал?
— Нет.
— Нет ничего лучше самолёта. Кроме того, в Тбилиси ты можешь покружиться на карусели, ходить каждый день в кино и учиться на инженера или археолога.
— Может, тебя даже в кино снимут? Вон дочка молодого археолога всего с пальчик, а её в кино сняли. А живи бы она не в Тбилиси, никто бы и не снял.
— Как это снимут? — испугался Бимурза.
— Ну как, как? Пойдёшь по улице Тбилиси, увидит тебя дяденька из кино и подумает: «Вот славный мальчик, подходящая натура». И поведёт на студию, а там лампочкой засветит. Скажет: «Беги!» И ты побежишь. Потом скажет: «Ещё беги!» Потом ещё. Потом крикнет: «Падай!» Ты начнёшь ложиться. «Нет, — скажет дяденька. — Ты взаправду падай». И ты будешь так долго падать, что устанешь и взаправду упадёшь — и тут тебя снимут. И ещё могут тебя посадить на коня и заставят скакать…
— Не хочу я ихнего коня, — буркнул Бимурза.
— Почему? — развёл руками Абесалом. — Конь есть конь. Там кони, может, ещё лучше твоего.
Бимурза насупил брови при упоминании о коне.
— Нет лучше моего коня! — отрезал он. — Я уеду — кто будет кормить его и любить? И попробуйте поймайте его!
— Всей деревней вместе с археологами поймаем, и будет твой конь жить с другими конями. И когда ты вернёшься в селение — езди на нём сколько душе твоей угодно…
Бимурза замкнулся, глядел на нас исподлобья и ничего не говорил. Провожал он нас молча и отчуждённо. И я подумал: «Скроется Бимурза ночью. Обязательно скроется в горах». Я высказал эти соображения Абесалому. Тот подумал и предложил:
— Давай эту ночь проведём в мачуби мальчика.
— Давай! — охотно согласился я. — Поспим на сене. Хорошо спать на сене.
— Тогда вернёмся, а то он возьмёт да сейчас убежит.
— Бачо, Гиги, вы пойдёте?
— Пойдём, пойдём.
— Пусть и Табэк пойдёт, — попросили мы Хансава.
— Ладно, пусть идёт. Но Бимурзу не обижайте. Детская душа не терпит обид, может на всю жизнь раненой остаться.
Дверь в мачуби Бимурзы была не заперта. Он снова молча сидел у огня, потом резко повернулся, огрел нас сердитым взглядом и уставился на огонь.
— Вот, — заговорил Абесалом. — Пришли к тебе переночевать… Пустишь?
