В трехстах конных переборах стоял отряд, нет, не отряд, а целое войско — в две тысячи копий. Воины в этом войске имели самый печальный вид: все в рванье, грязные, со спутанными космами. И лошади под ними были под стать наездникам: кожа да кости, никакого вида. Чувствовалось, что животные совершили не один долгий переход и вконец замучены. Но уйти на развороте даже от таких не представлялось никакой возможности.
«Что будем делать?» — спросил один из его пограничников. «Раз и моим парням потребовалась подсказка, — подумал тогда Сартак, — значит дрянь дело». Подумал так, но ничего не сказал, потому что не знал, что ответить людям.
Пока он пытался найти ответ, от вражеского войска отделился отряд — сотни две на вскидку. Две сотни патлатых всадников брынцой направились к ним на встречу. Когда расстояние сократилось до двухсот переборов, Сартак приказал своим: «Рассредоточится. Если дойдет до рубки, каждый бьется за себя. Кто выберется, тот — счастливчик».
Когда расстояние сократилось до сотни переборов, отряд патлатых встал, и вперед вышел один старик, нет, не старик, а пожилой мужчина, который в отличие от прочих был не черный, а седой.
«Поберегите стрелы, — крикнул он надтреснутым голосом. — Ведь ни вы, ни мы не знаем, друзья мы или враги!»
Седой прокашлялся, подождал, чем ему ответят, не дождался и сказал еще:
«Вы не табунщики, не массагеты. Вы не похожи на здешних пастухов. Вы напоминаете мне сказочных героев. Откуда вы, ребята?»
Седой говорил на дари, но на очень грубом. На таком грубом, что знакомые слова звучали, как чужие. Казалось, что это не слова слетают с уст, а зерна размалываются под жерновами.
Седой болтал, а Сартак не столько слушал, сколько разглядывал его, а точнее не его, а лошадь, а еще точней — копыта лошади. Еще издали он обратил внимание на то, что копыта у всех лошадей в отряде были необычайно крупные, да что там крупные, просто невиданных размеров! Теперь он понял почему. Копыта были обмотаны войлоком. «Так вот, как это делается, чтобы тебя никто не слышал. Ни топота, ни пыли. Ловко».
Седой говорил и все ерзал в седле. То на одну ляжку сядет, то на другую, а то чуть привстанет на стременах. Видно давно не слезал с лошади и натер седалище. «Интересно, сколько дней они в пути. Уж больно вид у них паршивый». Хуже всех выглядел седой. Другие-то еще кое-как держались, а он, видно, дошел до точки. Всем своим обликом показывал, как все ему осточертело. «Все-таки старик».
