И опять девочка сказала правду! Свами не просто мерз, он умирал от холода. В вырезе его порванного красно-желтого хитона виднелась волосатая грудь, а из коротких рукавов торчали столь же волосатые руки (волосатость была у них в роду). Но под волосами кожа имела цвет индиго. От холода.
— У обезьян шерсть, а у людей волосы. Если бы я на самом деле обладал, как обезьяна шерстью, — заявил Свами, выбравшись из-под повозки, — то был бы только счастлив этим. Но у меня волосы… как у всех людей.
— На, получай.
Девочка стянула с плеч козлиную шкуру и бросила Свами. Он подобрал ее и спросил:
— Как тебя зовут?
Девочка не ответила. Развернулась и умчалась прочь.
Свами долго смотрел на то, как нелепо она вымахивала своими журавлиными ногами, растворяясь в ночи. И как на бегу колыхались ее волосы, отливая лунным светом.
Заворачиваясь в подаренную шкуру, Свами решил, что и среди дикарей попадаются отзывчивые души.
«Но как же она несуразна, — подумалось ему, — маха аватар! Как несправедливо с ней поступили боги».
В ту ночь впервые за два месяца Свами уснул в тепле.
На следующий день с утра пораньше, как и обещал шад, его люди покинули лагерь — все пешие воины и пленники. Сам шад, его дочь и двадцать всадников остались.
— Мы догоним вас в пути, — пообещала девочка, проводив Свами до дороги.
Она сунула ему кусок сыра и сказала при этом, что не любит козий. А Свами подумал: «Все-таки женщины и дети лучшие из людей. Они не так суровы, как мужчины».
Девочка долго стояла у дороги и провожала его взглядом. Смотрела вслед уходящему каравану, пока тот не скрылся за поворотом.
«Она, конечно, груба и неотесанна, — размышлял Свами, вышагивая за повозкой, к которой был привязан. — Но это только потому, что она живет среди своего народа, — Свами окинул взором окружающий ландшафт. — И еще потому, что кругом нее вот эти горы».
Свами никогда не видел таких суровых, мрачных мест. Высокие, неприступные утесы, заснеженные склоны, вершины, увенчанные сверкающими коронами ледников. И кругом из-под снега и льда выглядывают серые замшелые камни. И щебень на отсыпях, много щебня, так много, что под ним совсем не видно земли. И почти нет растительности. Деревья тут такая редкость, что на каждом взгляд останавливается, как на диковине. Одним словом, суровый и бесприютный край. И чем выше в горы, тем печальней и безжизненней делается пейзаж.
На второй день пути деревья вообще исчезли. Изредка еще попадались на глаза кустарники — в ложбинах, по берегам ручья. Да иногда трава зеленью чуть скрашивала вид, пробиваясь по низменностям сквозь камни.
