Гэсер Татори. История от начала времен.
— Отчего мое солнце сделалось холодным? Отчего оно не светится, как прежде, не обогреет Меванчу7? Мое солнце больше не любит свою кошечку?
Голос кошечки звучал жалобно, плаксиво. Противно было слушать. По-хорошему, следовало наградить ее увесистой оплеухой, чтобы не ныла и не мешала думать. Ведь бабьи стенания самая мерзопакостная вещь, от них портится состояние духа и расстраиваются мысли. Но Жамбо ограничился безобидным замечанием:
— Ты глупа, моя дорогая.
До кошечки не сразу дошел смысл сказанного.
— Что, впрочем, не удивительно. У женщины ума тем меньше, чем она красивей.
Девчонка растерялась еще больше, не зная, как отнестись к услышанному: похвала это или хула?
— Как говорится, длинные волосы — короткий ум. Но ты не настолько хороша собой, чтобы сыпать глупостями без остановки. Помолчи, моя киска. Твой буланый должен поразмыслить.
Девчонка насупилась. Уселась в углу, задрала колени и уткнулась в них капризным подбородком. И принялась сверлить взглядом свое неласковое «солнце». А «солнце» пружинистым шагом, будто вытанцовывая, закружило по комнате, отмеривая каждый шаг ударом кулака в раскрытую ладонь. Вышагивало и о чем-то думало.
— Так ты говоришь, что хозяйка твоя хороша собой?
Девчонка не ответила, только насупилась еще больше.
— Что она любит? — удар.
Девчонка фыркнула:
— Она любит, когда ей делают подарки.
— Это любят все женщины, — еще удар.
— Так она и есть женщина, — девчонка скривила рот, — притом знатная! К ней на плешивом осле не подъедешь.
— Зачем же на плешивом?
— Ха-ха, — девчонка постаралась принять надменный вид. — Можешь не мечтать! Моя госпожа с такими, как ты, даже разговаривать не станет.
— И что во мне не так? — мужчина остановился у зеркала и глянул на свое отражение.
Девчонка горько усмехнулась.
— Сама себе удивляюсь, как меня угораздило связаться с фруктом вроде тебя.
Фрукт еще раз критично оглядел себя. На него из дорогого зеркало — дхаунт8 высотой — смотрел смуглый здоровяк средних лет и среднего роста. Он обладал неестественно удлиненным туловищем и короткими, выгнутыми колесом ногами. Он подпоясывал кушак под животом, на бедрах, и это делало несоответствие туловища и ног вопиющим. Руки у него, напротив, имели такую непомерную длину, что едва не доставали до колен, и этим он напоминал обезьяну. Голова также отличалась большим размером и обладала формой шара. Если бы не широкая, мускулистая спина можно было бы подумать, что ему на плечи поместили тыкву. Лицо было плоское, без всякой растительности, и отливало бронзой. Нос — приплюснутый, короткий. А глаза — длинные, вытянутые к вискам, с короткими веками, на которые были посажены коротенькие ресницы. Волосы, впрочем, были роскошные. Густые, длинные, темно-коричневого цвета, почти черные, только на кончиках и еще кое-где местами отливавшие рыжиной. Он их заплетал в косицу. И глаза у него были такие, какие не могут оставить женщину равнодушной — черные и горячие точно угли. Он взирал ими на окружающих задиристо, с усмешкой.
