Сейчас он лежал на берегу ручья, страдал, окунался поминутно лицом в холодное течение, надеясь этим улучшить положение, и не знал, что с собой поделать.
«Зачем я съел эту проклятую голову? — укорял он сам себя в запоздалом раскаянии. — Если бы не она, мне бы не было так плохо».
От тяжести в желудке стало тяжело дышать. Ему казалось, что нутро его вскипает и всходит горячей пеной, что-то в желудке разбухает и требовательно давит на стенки. Желая помочь своей несчастной утробе, Свами налег животом на камень, рассчитывая таким образом вытеснить из себя хоть что-то. Но от этого сделалось только хуже. Его пробил обильный пот, и холодок пробежал по телу. «Умираю».
— Слон страдает.
Опять этот голос. Он прозвучал еле слышно, как в первый раз. Но Свами догадался: девчонка рядом, стоит над ним и, наверняка усмехается. Он простонал и не нашел в себе сил, чтобы поднять на нее взор.
Помогла девочка. Опустилась рядышком, обхватила его за плечи и перевернула с живота на спину. И оказалось, что вовсе она не усмехается
— У тебя жар, — проворила она с сочувствием и пощупала лоб. — Не следовало так объедаться. Если бы ты сидел рядом со мной, я бы тебе не позволила.
На пиру Свами сидел по левую руку от шада. Это было второе по почету место. Самое почетное занимал первый знаменосец шада. У серов так заведено, что гости и хозяева не перемешиваются на свадебном пиру, а рассаживаются друг напротив друга. А жениха и невесту сажают во главе стола.
Сначала все — и гости, и хозяева — смотрели на Свами скорее с любопытством, чем с осмысленным интересом.
Обряд он провел на совесть, не придраться. Ни разу не сбившись, звучным певучим голосом прочитал три места из Рик-веди, в которых говорится о трех главных устремлениях: артхе, каме и мокше. Потом, связав жениха и невесту длинным кушаком, водил вокруг костра и исполнял гимн из упанишады, воспевающий величие бога-творца. В конце прочитал одно место из Яджур-веди, посвященное санатане-дхарме. Длилось все это не меньше часа, но никто не перебивал его, все слушали, затаив дыхание.
После обряда, когда Свами сошел с церемониального места и устроился за столом, люди уставились на него, как на диковину. На нем был красно-желтый хитон из подаренного шадом шелка, и, возможно, их больше заинтересовал хитон, а не Свами. Но так продолжалось лишь до тех пор, пока не подали угощение. После этого все внимание было приковано к самому монаху.
Свами не заметил, как в него влетел первый кусок мяса. Люди и четверти своего не съели, а Свами уже взялся за второй. У всех присутствующих это вызвало восхищение. «Ай да колдун! Ловок, ничего сказать». После второго куска люди проявили беспокойство. «А малыш не лопнет? — спрашивали они друг у друга. — Мелкий, тощий, а жрет, как здоровенный детина». Это и вправду было удивительно, ведь каждый кусок тянул на мину
