Для его Татьяны, как всегда, всё было ясно. Она мыслила конкретными категориями, а ещё дня не могла прожить, чтобы не пожалеть кого-нибудь. Дивин сегодня подвернулся ей идеально.
— Молодец, что ты ему позвонил, — похвалила она мужа. — Знаешь, что мы ему возьмём? Баночку малины и мёд! Малина его сразу поставит на ноги.
Татьяна захлопотала, и Рылов повеселел. Ему нравилось, когда жена подскакивала с любимого дивана и начинала активничать. В её движениях всегда было много жизни — этим она Сашу и взяла когда-то. А ещё — глазами, круглыми, удивлёнными и особенно счастливыми, когда было, о ком позаботиться.
Вадим жил в квартире, которую Дивины купили лет двадцать назад. Рыловы были в ней пару раз, давно, когда счастливая Анна, устроив своё гнёздышко, стремилась его всем показать. С тех пор в квартире мало что изменилось. Те же стенка, мягкая мебель, зимний пейзаж на стене в большой комнате и натюрморт — в бывшей детской, шторы, кухонный гарнитур, встроенные шкафы — модная когда-то обстановка казалась теперь заурядной.
Хозяин встретил гостей жареной картошкой с тушёнкой, солёными огурцами, полубутылкой любимого Аней армянского коньяка и абхазскими мандаринами с засыхающими зелёными листочками.
Они сели за стол на уютной тёплой кухне и разложили разогретую на сковородке картошку по широким белым тарелкам. Вадим вручил гостям стальные вилки, поставил на стол стеклянные рюмки и фужеры под сок, хлеб в хлебнице, огурцы в глубокой синей тарелке, фрукты в пластиковой розовой вазе — всё просто, ничего лишнего, как в общежитии.
Карие глаза хозяина казались Татьяне Рыловой мутными, больными. Он был в домашних брюках, тёплой рубашке и тонком шерстяном свитере с высоким горлышком, который не снимал, хотя было тепло, а Татьяне в белой блузке даже жарко. Уговаривал гостей доедать картошку, убеждая, что она вкусна — картошка ему действительно удалась. Сам ел мало и отказывался от коньяка.
Квадратный подбородок Вадима стал ещё массивнее, морщины углубились, чётко разделяя лоб, когда он хмурился, чуб пока упрямо кудрявился, а виски сильно поседели, и, когда он наклонял голову, в глаза бросалась заметная лысина. Неминуемая старость прибирала к своим рукам всех Таниных знакомых мужичков. Не обошла она стороной и когда-то крепкого, стройного и смелого глазами Вадима, взгляд которого не редко её смущал. Теперь он был совсем не опасен, как ребёнок, и даже вёл себя по-ребячьи, выкладывая тайну за тайной.
