Старый деревянный дом еще наполовину спал. Содрогнулись и загудели стены, когда он забарабанил в дверь. Надька, уже одетая в свой любимый полосатый свитер-самовяз, на этот раз не возмутилась, не назвала Гарьку шизиком. Увидев его, она вскрикнула словно бы от радости и удивления: «Ты!» — и, не дав растерянности захватить себя врасплох, пропела.
— Ой, Гарик, вернулся! Поздравь меня, я выхожу замуж.
Не думала ли она, что он обрадуется?
— За Макаева? — шагнув в комнату, спросил он зачем-то.
— Да, Виктор мне сделал предложение, и мы уже записались, — сказала она и показала кольцо. Кольцо было массивное.
— Первое звено в цепи, которой ты сковываешь себя, — съязвил Гарька. Ему хотелось быть суровым и холодным и сделать что-то мужественное, сильное. К примеру, гордо уйти, сотрясающе хлопнув дверью, но вместо этого Гарька прижал к груди руки и растерянно пролепетал:
— А как же я? Я-то как, Надя? Ведь я, — и вдруг у него потекли слезы. Презирая себя, он силился сдержаться, но от этого борения с самим собой начались всхлипы, он вдруг заревел. Заревел по-настоящему, глупо, некрасиво, как не ревел с самого детства. Он отвернулся к стене и, прикрываясь от Надьки рукой, плакал.
А Надька испугалась. Она теребила его за рукав пальто и бормотала:
— Ну, Гарик, ну, что ты?
Он, все еще стыдясь смотреть на нее, вытер глаза и ругнул себя:
— Ух, мямля! Ух, идиот! — и стукнул кулаком по спинке стула. Рука не чувствовала боли.
— Ну что ты, Гаричек, — растерянно бормотала Надька. — Ты успокойся. — Она усадила его на стул, прижала его голову к груди. — Ну, что ты, глупенький. Не плачь, а то и я зареву, — и она тоже всхлипнула.
Гарька почувствовал себя маленьким-маленьким, ни за что ни про что обиженным и побитым, но он вскочил. К черту все! Он схватил Надьку за плечи и жадно, безжалостно начал целовать в лицо, в губы, в волосы, в шею. Она, задыхаясь, уклонялась от этих злых поцелуев, а потом сама впилась в его губы своими губами, приникла к нему.
— Гаричек, Гаричек, — простонала она. Потом, тряхнув головой; проговорила уже потрезвевшим голосом: — Все, все, Гарик! Все и навсегда.
Гарька хлюпнул носом, утер рукавом пальто глаза и пошел к двери. Он и вправду понял, что все.
— Гарик, прости, — донеслось до него.
Он повернулся к Надьке, посмотрел на нее долгим презрительным взглядом.
— Эх, ты, — сказал он, а потом, сделав шаг к ней, взмолился: — Не выходи за него!
Надька вытянула руку, словно защищаясь.
— Все, Гарик, все. Вот кольцо.
