А оно при нём заметно выросло. Благодаря защитнице пещере, уходившей далеко вглубь горы высотой с несколько самых высоких деревьев, что росли вблизи, они могли спрятаться от самого страшного бога Мола, убивающего огромными голубыми копьями с неба. Он мог убить и самого крупного чёрного зверя толстого с громадным рогом на голове, такого он однажды видел сам, тот нёсся, сметая все на своём пути, только трещали кусты аира и испуганно шарахались во все стороны другие животные.
Потом сам, неумело нарисовал его на стенке пещеры, где Учи, рисовал свои палочки и бегущих антилоп. В пещере можно было спрятаться от кочующих по долинам и холмам беспощадных больших свор гиен с огромными передними резцами, которых побаивались даже Леу.
Огнём защищались от больших бурых зверей, которые не боялись, будучи от природы любопытными, наведываться в пещеру, занятую его племенем. Другие длинноногие и длинномордые с широкими лапами и длинноносые с загнутыми назад иглами длиной в локоть человека их не трогали, сами первыми не нападали, обходили стороной.
Не таков был хитрый Леу Белое Пятно, что убил его молодую, полногрудую избранницу с детьми, он подкараулил их на тропе, ведущей к небольшому озерцу, куда и люди и животные ходили на водопой, нападать на группу охотников или большую группу женщин Леу и другие особи его прайда боялись. Гур стучал в грудь за Гелу, все племя слышало тогда эти глухие удары боли и отчаяния.
Теперь его уже бывшего вождя предводителя, изгоняли из племени, и провожали его взгляды тех, кого он считал родичами, смотрели, кто с пониманием и переживанием, кто равнодушно, а кто-то и с ненавистью, за то, что когда-то обидел, отнял женщину или жирный кусок.
Для тех, кто не знал, уже полсотни тысяч лет после того, в германских племенах стариков и больных, что не могли себя прокормить, бросали в пропасть, избавляясь от «лишних» ртов. А в православной Руси ещё кое-где в глухих деревнях и сёлах, в самом начале ХХ века, их просто отводили в дальний лес, где те — зимой замерзали, а летом умирали с голоду, чему немало подтверждений, в донесениях жандармских чинов Российской империи. Хуже того, в неурожайные годы и того хуже …, но не будем об этом, я к тому, что часто слышу от всяких экзальтированных особ — Серебряный век, ах, Серебряный век! Да золотым он был ещё при Македонском, Цезаре и прочие, но не для всех…
Даже не надеясь на спасение, с восходом солнца, как велел обычай, оставил племя и пошёл за гору в одной набедренной повязке. Свою шкуру толстой кожи самца оленя, когда-то её большой кусок, отрезав ножом — сколом обсидианового камня, отдал ему отец, а умело выделанную и высушенную повесила на плечи, скрепив воловьими жилами шкуру, жена Гела, её — что согревала в холод и напоминала о жене, он оставил первому сыну от второй жены — Ситы. Она досталась крепкому, широкогрудому, с жёлтыми глазами, как у матери, Грую.
