Когда на следующий день я зашёл в класс за минуту до звонка на первый урок, Костя зааплодировал, а девчонки прыснули в ладошки. Глеб сидел с извечной улыбочкой. Дима с Никитой уже сидели вместе. Пожав плечами, я невозмутимо уселся один за заднюю парту. Урок прошёл без особых происшествий, если не считать того, что Кадыков снова получил двойку. На перемене мне удалось выяснить у Димы причину бурного приветствия: Глеб потрудился прийти пораньше и рассказать всему классу о том, как Миша призвал на помощь свою мамочку. «Надеюсь, хоть ты не слушаешь эти бредни» — сухо буркнул я, внутри сгорая от стыда.
Если до разговора с Ларисой моя жизнь в школе была ужасной, то теперь она превратилась в ад. Глеб обозлился на меня, и удары сыпались градом. На физкультуре он до прихода учителя гонял меня пинками по залу. Из моего шкафчика пропала зимняя обувь — я ничего не сказал и пошёл домой в школьных ботинках. Зимние нашлись в луже у выхода из школы. При любой возможности Глеб декламировал матерные стишки в мой адрес, Костя подпевал ему, а остальные хохотали. Я делал вид, что ничего не замечаю.
Меня сковало отчаяние. Не видно было ни малейшего просвета, ни единого способа выбраться из этой трясины. Друзья — если их можно было так назвать — не могли меня защитить, а может, не хотели этого делать. Родители же только усугубили ситуацию. Снова обращаться к Ларисе было бесполезно: я лишь окончательно заклеймил бы себя стукачом. Даже если бы она подключила директора, это, по сути, тоже вряд ли помогло бы. Особняком стоял путь — обратиться в милицию, но и он не внушал надежд. Как таковых, у меня не было травм, которые можно было бы однозначно зафиксировать, а уж про матерные стишки вообще никто бы слушать не стал. Да, последуют вызовы родителей в школу, новые беседы… Глебу грозило внушение, как максимум — постановка на учёт, да и то — вряд ли. А вот мне гарантировался вечный позор.
Унижения продолжались месяц за месяцем. Нервы мои натягивались всё сильнее. Несмотря на это, я старался сохранять внешнюю невозмутимость. Когда мне казалось, что срыв уже близок — приходили каникулы. В это время я не общался с одноклассниками и старался верить, что Глеб про меня забудет. Но учёба возобновлялась, а вместе с ней — и мои унижения. Из-за постоянного ожидания удара я стал по-настоящему дёрганым. Напряжение и страх преследовали меня везде и достигали пика при приближении к школе. Даже уснуть мне теперь было непросто, особенно если в помещении находился кто-то ещё.
