И взаимно притом | страница 21



Я ему — тшш, тшш, тут беда-то в том, что графиня замужем. И откроется ее неверность, вот что ужасного.

Ф, моментально теряя интерес к теме:

— Ааа, так это потому, что она замужем… вот что. Ну, ясно. Спасибо.


13 лет

С Ф не виделись неделю, и разговоры наши преисполнены взаимной нежности.

Ест клубнику. Поделись, говорю, ягодами со старушкой-матерью.

Не отрываясь от тарелки, наставительно:

— Александр Сергеевич Пушкин скончался примерно в твоем возрасте. И все говорили — какой молодой! какая безвременная смерть!


11 лет

— Я придумал историю про великих русских литераторов. Значит, так. Пушкина Дантес ранил, а Чехов с Булгаковым повезли его к себе в больницу. Они же врачи. Ну, пулю извлекли, но лежать долго. Возвращаются все к себе домой. Толстой по дороге говорит: как заместитель Пушкина, я пока буду тут главный. Смотрят — а у дома Дантес сидит. И спрашивает: ну, чо? Булгаков его хватает за шиворот: ах ты, сволочь, не смей сюда приходить! И в глаз его! А Дантес ему в челюсть — бац! Прибежал городовой, их разняли. А Булгаков за челюсть держится. Чехов говорит — дай посмотрю. Булгаков руку отводит, а там — рана!

Задумывается, замолкает. Молчит долго. Я, не выдержав:

— И что?

— А?

— Дальше?

— Ну, что. В больницу к Пушкину отвели, что.

Теория книг, сумерки стогов и другие важнейшие искусства

3 года

Смотрели Ла-Скаловский балет, «Ромео и Джульетту».

Шкет смотрел довольно вдумчиво, периодически спрашивая: «А ето она чего? а ето куда они посьли? а ето сьто он пъигаеть?»

Смотрит на Париса с Джульеттой:

— Ето сьто?

— Это, заинька, балет называется.

— Неть, не баеть, ето дядя и тетя.

— Ну да, а когда они вместе так красиво танцуют, это называется балет.

— Баеть, панятна.

Во время сцены в склепе, глядя, как Ромео страдает:

— А ето сьто?

— Это, Федь, он страдает.

— Патиму?

— Потому что у него любовь такая…

— Неть, ето ни юбовь, ето баеть.


4 года

Нас уже узнают в Третьяковке, где мы были третий раз за месяц. У шкета странный вкус. С моей подачи он наконец посмотрел «Явление Христа народу» (раньше игнорировал), но при этом так громко излагал свою версию евангельских событий, что какая-то экскурсоводица даже шикнула на нас, и мы ушли. Из зала Врубеля убежал. Долго-долго рассматривал: «Страшный суд» Васнецова, «Побежденные. Панихида» Верещагина, «Утро стрелецкой казни» Сурикова, «Иван Грозный убивает своего сына» Репина.

Рассматривал с комментариями:

— И цай заплакал — что жи я наделал? что я натворил? А все. Сын уже погиб, все.