Тимофеев с грохотом вывали из рюкзака на верстак медную проволоку, явно скрученную с какого-нибудь мотора или трансформатора. Кузнечик с подозрением посмотрел на два мотка.
— И давно в твоем сарае такие залежи полезно ископаемого?
— Вчера уборку затеял, смотрю — медь валяется бесхозная. Ну, думаю, кузнецу понадобиться. Вот и принес. Может, пригодиться?
Тимофеев смотрел на Кузнечика честными глазами, и как раз это и настораживало.
— Бери, не пожалеешь.
— Медь я возьму, — медленно произнес Кузнечик, — но если она окажется не чистой…
— Да как ты мог подумать, — с обидой в голосе произнес Тимофеев.
— Принес бы днем, вопросов не было бы. А тут… Солнце еще не взошло.
— Похмелье у меня. Сейчас, сразу к Паловне…
— А выглядишь на удивленье свежим.
Тимофеев насупился.
— Да разве я могу…
— В том то и дело, что можешь, — с чувством сказал кузнец, — очень даже можешь. Или припомнить? Ты, да Васильев, два засранца! То — одно, то — другое. Нарезались до диких гусей, — и за руль. Забор мне попортили.
— Так, восстановили же!
— Если бы не подушка безопасности, не было бы сейчас вас, идиотов, на радость людям. Восстановили! Я до сих пор зол.
— Да это когда было-то? Я же молод еще был.
— Да ты и сейчас не стар.
— По глупости, по неопытности, — махнул рукой Тимофеев.
— Теперь поумнел, что ли?
— Ну так, берешь?
— Беру, — тихо сказал кузнец, — но я предупредил.
И он заплатил Тимофееву за медную проволоку, бессовестно снятую с обоих колхозных тракторов. Последних тракторов, бывших на ходу. А когда до него дошли последние новости, медь уже была использована по назначению. То есть, доказательства преступления не было. Оно и к лучшему, потому что в противном случае, было бы и соучастие в этом преступлении.
Потом были жуткие разборки. Там было все. И дверь Тимофеевского дома, слетевшая с петель от мощного удара. И сам Тимофеев, успевший выпрыгнуть из окна. И Васильев, наставивший ствол пистолета в голову Кузнечика.
— На хрен нужен такой участковый, — зло заметил тот, — по вам обоим тюрьма плачет.
— Покинь помещение, старик, — спокойно сказал Васильев, — иначе сам загремишь, надолго оставишь дочку без отца.
— Не попадайся мне на дороге, — кипя от ярости, прохрипел Кузнечик, покидая дом Тимофеева.
— Ты бы тоже поостерегся, — посоветовал Васильев, — мало ли что.
Вскоре умер Егорыч, и в поселке появился я. Невольный инструмент в ловких руках Васильева.
