Ныряй под плед на облако перин,
И нам сыграет месяц седовласый
Весёлый джаз-регтайм и нежный сплин».
Она идёт, морщины на лице,
Шаги звенят в продрогшей тишине.
Последний путь — замкнулась жизни цепь…
И столько боли в согнутой спине.
И боль не задавить, и не унять —
Письмо пришло о сыне. На крыльце
он обнимал её: «Вернусь я, мать,
Пойми, я не ребёнок, офицер».
Не осознать, за что и почему?
Кто на него навёл немой прицел?
Шагнул сынок навек в глухую тьму,
Оставив мать в морщинах на лице…
В созвездиях вечерних городов…
В созвездиях вечерних городов
На млечных поворотах узких улиц,
В туманностях бульварных островов
(Среди галактик суетных домов)
Гуляют те, что всё-таки рискнули
Очнуться и услышать звук шагов;
В плеядах тротуаров и мостов
Там, где шумит людской гудящий улей,
Найти планету, где живёт любовь,
Ту, что ещё пока не завернули
В обиды оголённых, непонятных
Неосторожных, горько-громких слов…
Холодных слов седые облака
Играет в листьях ветер одинокий.
Слезу роняет крупную роса.
Хвостом взбивают лужицу сороки,
Стрекочут, повторяя адреса
Тех мест, где ждут вестей и где скучают,
Где каждый шорох — звон колоколов,
Где аромат манящий иван-чая
И поле в кружевах из облаков.
Летят, летят трагические строки,
Пока ещё молчащие… пока…
Но гонит, гонит ветер одинокий
Холодных слов седые облака.
Перетекают звуки в чашу сердца…
Перетекают звуки в чашу сердца
И наполняют стоном, свистом ветра,
Холодным хрустом луж, трамвайным звоном,
Листвы шуршащей шёпотом зловещим,
Тоскливым скрипом форточки надрывным
И всхлипами подтаявшего снега,
Пронзительным молчанием тягучим
Тот миг, когда по чьей-то злобной воле
(Забыв о том, что столько лет любили)
Решают навсегда остаться двое —
Чужими…
Я пью из чаши осени туманы
Да с дождевою влагой листьев прель,
И серых облаков густой кисель,
Цветов последних вязкий жгучий хмель
И воздух с лёгким привкусом сметаны,
Да поцелуев сок древесно-пряный —
Любви твоей горячей карамель.
Искал седой художник красоту…
Искал седой художник красоту,
Истерзанную шрамами предательств —
Ту, что лепил последнею создатель
Для испытаний горьких. По холсту
Ложились краски. Мастер плакал. Всхлип —
Разнузданность и дерзость падшей девы.
Ещё один — и облик королевы,
И талии волнительный изгиб.
То страсти неуёмной едкий дым,
То скромности губительная нега,
То холодность нетронутого снега —
Мазок творца то нежным был, то злым.
Руками прикасаясь к полотну
Из тысяч лиц по памяти скользящих,
Встречая там чужих, не настоящих,
