Украина и соседи: историческая политика. 1987-2018 | страница 55

Эта тема несколько парадоксальным образом сочетается с другим вопросом: насколько борьба с коммунистическим наследием воспроизводит культурные паттерны и практики самого коммунизма? Не напоминает ли антикоммунистический иконоклазм и переформатирование символического пространства памяти действия самих коммунистов?[163] Не является ли историческая политика в некоторых своих наиболее драматических сюжетах проявлением тех самых культурных форм, которые отрицают плюрализм и навязывают идеологическое единообразие? И наконец, не является ли историческая политика «восточноевропейского образца» возвратом к идеологическим формам и культурным практикам докоммунистического периода? Не имеем ли мы дело с удивительной ностальгией по статусу «неисторических» наций — только уже в другом историческом контексте?

Воображаемая география «постсоветского пространства» охватывает государства, образовавшиеся после распада Советского Союза, — за исключением стран Балтии, успешно «вернувшихся» в Европу в 2004 году. Если следовать логике политической географии, то эта территория распадается на «новую Восточную Европу», куда можно включить страны, вошедшие в программу Восточного партнерства ЕС (Азербайджан, Армения, Беларусь, Грузия, Молдова, Украина), Среднеазиатский регион (Казахстан, Таджикистан, Узбекистан, Кыргызстан, Туркменистан) и Россию, которая, традиционно пребывая «между Востоком и Западом», претендует на особый путь и миссию в рассматриваемом регионе и мире.

Несмотря на очевидные различия в политическом, экономическом и культурном развитии после 1991 года, все страны постсоветского пространства вписываются в некий общий сценарий переоценки, переосмысления и переписывания прошлого[164], достаточно близкий к «восточноевропейскому», что объясняется как общим наследием и общей логикой «возвращения к корням», так и заимствованиями дискурсов и практик.

Назовем его «национализацией» истории: отделение «своей», национальной истории от ранее описываемого как общее прошлого, воображаемое превращение «своей» нации из объекта истории в ее субъект. В данном случае происходило отделение от общей истории — имперской или советской. Во многих случаях (Украина, Беларусь, Армения, Грузия) к 1991 году уже существовала более чем столетняя историографическая традиция изучения «своей», национальной истории, возникшая на рубеже XIX–XX веков. Однако в советское время все национальные истории были унифицированы в рамках «Истории СССР», а национальные нарративы, созданные до революции 1917 года, объявлены «националистическими» и запрещены. Эти нарративы выжили или в диаспорах, или в малодоступных специальных фондах библиотек. Диссертации в национальных республиках, посвященные проблемам национальной истории, также защищались в рамках специальности «История СССР». Школьные и вузовские курсы по истории национальных республик подверстывались под общую историю, где телеология предполагала движение к бесклассовому обществу, лишенному национальных границ, к «новой исторической общности — советскому народу». Научные исследования национальных историй в национальных республиках СССР осуществлялись в рамках «классового подхода» и должны были обосновать на «местном материале» идею слияния наций в упомянутой «новой исторической общности».