Где-то в южной Лотарии
Темнота вокруг казалась вечной. Само Небытие не могло бы быть таким бездонным, как эта ночь.
«Чертоги небесные, — подумал Брон. — Опять».
Он шагал по узкой тропинке среди болот, сжимая секиру, и не видел ничего, даже собственных рук. Он шел по памяти и не боялся утонуть, ибо проходил через это место десятки раз.
— Ну давай! — крикнул Брон. — Я здесь!
Впереди зажегся огонек, словно чудовище, дремлющее в темноте, приоткрыло один глаз. Холодный ветерок что-то прошептал на тайном языке природы, и ладони Брона покрылись потом. Он крепче сжал секиру.
— Оно вернулось.
Голос раздался как будто возле самого уха. Брон закричал и взмахнул секирой, рубя густой от болотных паров воздух. Скрипучий смех заставил дрожь пробежать по спине.
— Оно боится.
— Я не боюсь тебя!
— Оно боится.
Сумрачный образ возник прямо перед ним. Брон кинулся вперед и ударил, но силуэт исчез во мраке. Он по колено угодил в трясину, трава опутала ноги, и почудилось, будто духи утопших тянут его на дно.
Брон с трудом выбрался на тропинку. В сапоги налилась холодная вода. Оказавшись на твердой земле, он увидел, что одинокий прогнивший дом стоит совсем рядом. В единственном окне мерцал неверный огонек. Дверь бесшумно распахнулась, и колдун возник на пороге. Он был обнажен, серая кожа болталась на костях, глазницы запали, а безгубый рот был как бездна, полная страхов. Живой мертвец, убитый много лет назад.
— Оно подчинится или будет страдать.
Брон плюнул в его сторону.
— Значит, оно будет страдать.
Колдун исчез и возник снова — но на этот раз его было много. Десятки одинаковых теней обступили Брона и протянули к нему костлявые руки. Он взмахнул секирой, но она вдруг стала слишком тяжела. Левая рука совсем обессилела. Тени обступили его — безглазые и безлицые. Они вырвали секиру, распахнули ему руки, словно собирались распять. Колдун вышел вперед и вытянул костлявую ладонь. Его палец коснулся груди Брона, и серый ноготь вырос, проникая под кожу, как червь, пока не добрался до сердца.
Брон распахнул глаза и попытался вдохнуть. Сердце трепыхалось, будто птичка, зажатая в сильном кулаке. Левая рука онемела, каждый крохотный вдох делал страдание сильнее. От боли, стянувшей грудь, он не мог пошевелиться.
Брон вырвал сумку из-под головы. Удары сердца становились горячее и быстрее. В палатке было темно, и становилось темнее с каждым мигом. Тело покрыл липкий пот.
Одной рукой Брон вытряхнул сумку и дрожащими пальцами раскидал содержимое. Фляги нет.
