Похоже, что она в тюремной камере, более того, в одиночке. Как она тут очутилась, абсолютно непонятно, а думать об этом не было никаких сил. Невыносимо болела голова и сильно тошнило. Надо было подняться и как-то добраться до раковины, до воды. Обо всем остальном она подумает потом…
Ноги и руки затекли и слушались плохо, поэтому она неловко свалилась с нар, больно ударившись коленкой. И бесконечно, бесконечно долго вставала, брела к раковине, долго ловила, не попадая рукой, рукоятку крана и, мыча от усилия, поворачивала ее. Когда ей удалось наконец открыть кран, из него полилась темно-коричневая ржавая жижа.
Она тупо ждала, пока стечет ржавчина, это тоже тянулось бесконечно долго. Наконец ей удалось напиться холодной воды, пахнущей железом, и ее тут же вырвало. Хорошо, что унитаз был рядом. Ей сразу стало легче, даже голова стала меньше болеть. Она еще раз попила и вернулась на свое ложе.
В голове прояснилось, но не настолько, чтобы вспомнить, как она сюда попала. В голове стоял туман, вспоминалась лишь мужская рука в светлом рукаве, нажимающая на ручку автомобильной дверцы.
Что сейчас – день, ночь? Не понять, окон нет, лампочка, похоже, здесь не выключается… Сколько она была без памяти, откуда ее сюда привезли? Как только она начинала думать об этом, сразу усиливалась головная боль и сгущался туман перед глазами… Отказавшись от борьбы, она просто разглядывала свое нынешнее обиталище и вдруг под потолком, как раз над своим помостом, заметила глазок видеокамеры. Значит, за ней наблюдали…
Выходит, ее похитили, привезли сюда и держат под наблюдением, как насекомое под микроскопом. Плевать… ей на все плевать… Пусть делают, что хотят, пусть убивают, ей все равно. Ей настолько плохо, что все равно… Она будет спать…
Она свернулась клубком, натянула полы куртки на голову и заснула. Когда она снова проснулась, ей было уже лучше, голова начала работать. Она стала заново анализировать ситуацию.
Произошли и еще кое-какие изменения: на краю лежанки стояла пластмассовая миска с пластмассовой же ложкой. В миске лежали комки сваренного пшена, именно сваренного пшена, кашей это назвать было нельзя. Сверху – тоненький кусочек хлеба.
Да, баловать разносолами ее здесь не собирались. Но ей дали корм (как это назвать иначе?). Значит, пока будут сохранять ей жизнь. Сколько продлится это «пока» – неизвестно.
Убежать отсюда нельзя, классические способы побега из тюрем здесь не помогут. Нельзя перепилить решетку на окне, потому что ни решетки, ни самого окна нет, и подземный ход в бетонном полу на пророешь.
