Вышел к мосту. За ним змеилась старая дорога, вымощенная булыжником. Безлюдная, зарастающая. После того, как срыли холм, путь на северо-восток сократился примерно на полкилометра, и мне показалось, будто по новому мосту и как бы автостраде машины ползут еле-еле, бесшумно, точно в немом кино. Лишь когда одна просигналила чуть не под носом, я шарахнулся к перилам.
Теперь я шагал по старой дороге, прямо по самой ее середине, шел и вспоминал то да се. Вон там я когда-то сломал лыжу. Там чуть было не утонул, когда вывалился из байдарки. А вон там, за поворотом, еще до войны с холма скатился и опрокинулся цирковой фургон - прямо в глубокую лощину. Меня, правда, тогда на свете не было, но и после войны город не переставал обсуждать это событие. Циркачи, при всей своей ловкости, расшиблись. Их торжественно хоронили на нашем городском кладбище, на самом почетном месте. Однако спустя добрых полстолетия их ни с того ни с сего выкопала какая-то главная цирковая гильдия или комитет. Выкопали и увезли перезахоранивать. У них была такая бумага. Оказывается, было решено всех деятелей этого сорта (или толка?) хоронить компактно, в одном месте. И они прочесывали всю Литву в поисках своих могил. Я улыбнулся, подумав: если бы живые вздумали перезахоронить всех самогонщиков, сапожников, аптекарей, пожарных... рыболовов и музыкантов? Сколько было бы хлопот. А суеты, суеты сколько.
Вот и хутор. Пусто, тихо. Ни переливов волшебной бирбине, ни ужиного шипения. И самого помещика не видать.
- О-хо-хо, а-ха-ха! - воскликнула бабка композитора и шагнула через порог мне навстречу. Босиком! - Нету его, нетути! Понаехало каких-то из города, на мелком автобусе. И увезли. Играть, ага, играть! Пивка хочешь?
Я выпил бутылку холодного пива, с наслаждением рыгнул, поблагодарил хозяйку и распрощался без всякого сожаления. Нетути - значит, нетути. С вершины холма еще раз глянул на долину - давно знакомое зрелище! Деревья основательно поднялись и уже закрывают реку. А на самом горизонте серой стеной тянутся многоэтажки, угрюмые даже на таком расстоянии.
Надо же - еще не убрана брюква. А что за гигантская жаба сидит под лопухом. Кожа почти прозрачная. Я наклонился и увидел, как по главному кругу кровообращения ползет липкая жабья жидкость. Выпученные глаза злобно глядели - чего тебе? Иди, куда шел!
По извилистой дороге в долину спускалась легковушка - на этот раз действительно бесшумно - с выключенным двигателем. Визгнули тормоза. Вышел маститый музыкант - он тоже искал композитора. Я знал его имя, даже слушал что-то из его сочинений, но лично мы не были знакомы. Хоть и маститый, здесь, на заглохшей проселочной дороге, он был непринужденно прост.
