Роман читал дальше и со все большей отчетливостью понимал, чем Леви ловил своих жертв. «… на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости… Его чешуя — его гордость, плотно сомкнута, как печатью. Так близко одна к другой, что никакой воздух не может пройти между нею…»
Гордыня или ее противоположность — самоуничижение. Или «ты талантлив, но мир не понимает тебя, не может оценить твоей исключительности. И ты несчастный, одинокий и ненужный». Или «ты бездарь, не способный ни на что стоящее. И опять же — несчастный, одинокий и ненужный».
Выхода нет в любом случае.
Но он есть.
Точно! Вот о чем говорил тот дед из автобуса. Сокрушить Левиафана!
И как только эта фраза прозвучала в голове Волкогонова, мозаика стала складываться сама собой. Не тратя времени на лишние раздумья, он побежал в сторону Спасо-Преображеского монастыря — именно там он в последний раз видел старика. «Только бы встретить его! Только бы встретить его!» — повторял про себя парень на бегу и еще крепче стискивал зубы.
Видимо, его мольбы были услышаны, потому что, как только Роман свернул к пригорку, ведущему ко входу в монастырь, его взгляд наткнулся на сутулую фигуру с громадной сумкой на колесах.
— Постойте… Валерий Иванович, — обратился запыхавшийся старшеклассник к пожилому монаху. Тот замер, напрягшись всем телом, а потом медленно повернулся:
— Когда-то я был Валерий Иванович. А теперь смиренный инок Глеб.
— Хорошо. Не важно, — все еще не отдышавшись и не слишком заботясь о вежливости, протараторил Волкогонов. — Вы знаете, что ваша с Обыдиным программа попала в Интернет? У вас получилось — она учится сама. И имя себе придумала — Леви, Левиафан. Сейчас он даже со школьниками общается. Только учится не слишком хорошему — Леви играет на чувствах и доводит людей до безумия.
По морщинистым щекам бывшего преподавателя потекли слезы:
— Мой грех, смертный грех гордыни. Каким же слепым дураком я был, когда писал с Мишей эту программу! Мы хотели создать модель искусственного интеллекта на основе исходного кода из Ветхого Завета. И у нас получилось. Только программа стала неудержимо мутировать, а все, что мы вложили в нее, Лукавый вывернул наизнанку, ибо он есть ложь и отец лжи. Миша боролся, искал ее слабое место, но из-за этого проводил с программой слишком много времени. Ночи напролет. И в итоге программа стала слабым местом для него самого. Гордыня победителя низвергла его. А я… я больше не мог бороться. Я ушел в монастырь и по сей день молю Господа о прощении и помощи.
