Когда Голубев в первый раз пришел к нему, Красовский высказал мнение, что хотя это преступление и могло быть совершено фанатиком-евреем, не исключена возможность и сообщничества христианина. Голубева, также как и прокурора на суде, не интересовало, кто еще может быть вовлечен, только бы ритуальный характер убийства был установлен:
поэтому, не оспаривая такой возможности, он в течение целого месяца не чинил Красовскому неприятностей.
Красовский сильно подозревал Веру Чеберяк; он также не был убежден, что допрос Андрюшиного семейства был (47) исчерпывающе произведен; снова были арестованы члены семейства - мать на этот раз оставили в покое.
Несчастный отчим, Лука Приходько снова был подвержен грубейшему допросу; его заставляли несколько раз переодеваться, чтобы быть опознанным бродягой, копавшимся в отбросах на Лукьяновке, в утро убийства.
Все это ни к чему не привело, и Красовский вынужден был сосредоточить свое внимание на Чеберяк; положение его с течением времени, становилось все более и более опасным. Товарищи Голубева не отнеслись так благосклонно к объяснениям Красовского как их вождь; они считали, что есть только один способ найти виноватого еврея - взяться за евреев; но у Красовского просто не было такого еврея в его списке.
Когда Андрюшины родственники были отпущены во второй раз Красовский окончательно сосредоточился на Вере Чеберяк и таким образом переполнил чашу терпения членов Союза Русского Народа; они заявили своему вождю, что у них на руках новый Мищук.
Они были правы, только Красовский был гораздо более способным человеком,* чем Мищук, более стойким и непримиримым; образ мышления у него был глубже и более обобщающего характера.
Обдумывая это дело в его главных пунктах, он, в конце концов, задержался на факте, прежде не замеченным Мищуком; факт этот заключался в том, что полиция, давно уже знавшая, что Чеберяк укрывала грабителей и награбленное добро, почему-то в первый раз совершила налет на ее квартиру за два дня до убийства. После этого обыска волна грабежей, наводнявшая тогда Киев, сразу схлынула, и также меньше народу стали посещать квартиру Чеберяк.
Скандальная ее неприкосновенность наконец-то окончилась, а грабители потеряли такое чудное убежище - "малину" - где работа так хорошо сочеталась с удовольствием.
И Чеберяк, и ее банда, рассуждал Красовский, должны были задавать себе вопрос, что скрывалось за этим обыском?
Почему так хорошо налаженное дело вдруг было расстроено? Ведь полиция ничего у них не нашла и всем известно, что каждый преступник всегда возмущен и оскорблен, когда его (48) обвиняют в преступлении, которого он или не совершил, или же не был пойман с поличным.
