— Представь, я вот сижу тут у себя за дверью и думаю: «А чего это я не вижу, как Он уходит на работу? Непорядок! Надо выяснить! Проконтролировать! На что Он живет? Вдруг по ночам банки грабит?» Представил? А теперь представь, что я подойду к тебе при всем честном народе, прямо посреди улицы подойду, и спрошу: «Ты перестал грабить банки по ночам?» Что ты ответишь? Да или нет? Да или нет? Отвечай быстро! Не думай!
Он хмуро молчал. Я думаю, Он меня не понял. К тому же впоследствии выяснилось, что Он не читал «Карлсона», что очень неважно Его характеризовало. Но тогда я этого тоже не знал. Он молча повернулся и ушел. А я остался, очень довольный собой. Через неделю Он пригласил меня зайти в субботу на вечерний чай. Хотел познакомить с друзьями. «Вот молодец! — подумал я. — Умеет держать удар!» Да ничего подобного! Ничего Он не умел. Он просто сделал заход с другой стороны. Не удалось приструнить — надо приручить. Ему это удалось. Впрочем, не до конца, не до конца. Хочется надеяться. Или все-таки до конца? Ведь степень свободы — такая относительная вещь. Тем более степень разрешенной свободы.
Итак, мне казалось (точнее, хотелось верить!), что я не входил в Его ближний круг. Появиться на воскресном обеде — пожалуйста. Пройти два шага по лестничной клетке к соседней двери — ради Бога. Но за этой соседней дверью — извините, у меня свое место в сторонке. Я наблюдатель. Не — упаси Боже! — засланный казачок. Просто сижу курю, улыбаюсь, вступаю, если надо, в разговор, выполняю правила игры. Мне нетрудно. Потому что все равно. Он это знал, и я знал, что Он прекрасно это знает. В этом была Его слабость. Но мы оба ее скрывали. Кстати, когда я пришел к Нему впервые на тот знаменательный субботний чай, то был сильно разочарован. Собственно, ничего особенного я не ждал. Но чтобы такая скучища… Сидят на стульях люди — а было нам всем тогда лет по двадцать пять, ну да, точно, начало 90-х, по двадцать пять, не больше, — так вот, сидят люди на стульях, пьют чай, Он разглагольствует, что-то там о политике, об экономике, об искусстве, как водится, короче, обычный суповой набор. Все внимают. Господи, а я-то что тут делаю? Огляделся. Квартира точно в таком же виде, как была двадцать лет назад при Его родителях. Телевизор «Рубин». Другой техники не замечается. Я решил немножко оживить атмосферу. Говорю с придурошным английским акцентом:
— Предлагаю срочно перебазироваться ко мне и уыпить уодки. Кто «за»? Чур я первый!
