После госпиталя, демобилизовавшись, он пошел работать в порт грузчиком.
Странна человеческая судьба: то с боем брал вот этот порт, то теперь работает здесь и живет. Был и матросом на маленьком буксирчике, и учился на курсах рулевых, потом, когда походил по морям, порыбачил, окончил высшее мореходное училище, стал штурманом и довольно быстро дошел до капитана. Несколько лет ходил на СРТ, потом па траулере. Однажды вызвали в отдел кадров и предложили буксир-спасатель. Он согласился. И вот уже несколько лет на «Посейдоне»...
Кто-то легонько скребся в дверь. «Посейдон просится», — подумал Чигринов про судового песика, которого притащил на борт матрос Боболов, подобрав на улице.
Открыв дверь, Алексей Петрович остолбенел: в дверях, смущенно улыбаясь, стоял Юрка.
— Ты как здесь? Что-нибудь случилось?
— Возьми меня с собой, — попросил Юрка.
— В море? Маленьким нельзя. Вот выучишься, подрастешь — пожалуйста. Обязательно возьму.
— А Славку так берешь!
— Как ты прошел в порт? Почему тебя пропустили на проходной?
Юрка отвел глаза.
«В дыру какую-нибудь пролез», — подумал отец.
— Что ж ты раньше не приходил? — спросил он.
Юрка смутился:
— Слава не велел.
— Теперь приходи. Мы еще постоим в ремонте.
Он позвонил Анне в медпункт.
— У меня гость.
— Я знаю, видела.
В ее голосе он уловил скрытое волнение.
— Ты придешь?
Она немного помолчала.
— Я думаю, вам лучше побыть одним. Ты сделай так, чтобы ему было хорошо. Чаем напои, угости конфетами.
Они пили чай. Юрка рассказывал о доме, школе, о мальчишках со двора.
— А мама, кстати, знает, что ты у меня?
Юрка опустил глаза.
— Э-э, парень! Ночь на дворе! Она же с ума сойдет!
— Я у тебя останусь, — попросился Юрка, — до утра только.
— Нет, нет. Ушел и ничего не сказал? Так нельзя.
Юрка понял, что отца не уговоришь, и опустил голову.
Смешной хохолок на его макушке вздрагивал.
Чигринов вызвал дежурную машину и отвез его домой.
Окна квартиры на втором этаже светились.
— Вот видишь, — отец показал на окна. — Мама ждет, волнуется. А ты без спроса бегаешь.
Юрка обиженно сопел. Отец поцеловал его.
— Давай, парень, беги.
Алексей Петрович отпустил машину и пошел пешком по ночной улице мимо центрального рынка и пожарной части, расположенной в старинном здании с ажурными башенками на крыше. Он вышел к Верхнему озеру. Тускло отсвечивали фонарные огни в спокойной воде, на противоположном берегу чернела приземистая зубчатая средневековая башня. Облокотившись на холодный парапет, Алексей Петрович курил, смотрел на черные зубцы башни. Разбередил ему душу Юрка. Что-то не так в его жизни. Последнее время все чаще овладевала им непонятная тоска. Но о чем? О доме? О детях? А может быть, об ушедших годах? Как ни бодрись, а исполнилось пятьдесят. Полвека! А давно ли вот здесь, на этом месте, он палил из пистолета в затянутое гарью небо, а на этой вот башне вился флаг Победы над городом-крепостью! Тогда ему было двадцать. Он остался жив и радовался этому. Пил свои законные фронтовые сто граммов, но часто и сверх того — что удавалось раздобыть бедовому старшине Гришке Грибанову.
