Она знала, как пришел в партком Алексей и объявил, что уходит из семьи. «Наказывайте». Знала, как не поверили ему сначала, потом растерялись — ведь один из лучших капитанов, представлен к ордену! Секретарь парткома, земляк Алексея, пришел в крайнее возбуждение. «Ты чо, паря, белены объелся?» — «Наказывайте», — повторил Алексей. «Ты хоть объясни толком». Просили, ругали, грозили. Решили подождать, положиться на мудрость народной пословицы: «Перемелется — мука будет».
Только перемелется ли эта мука? Кто может ответить?
— И что ты его все время защищаешь? — зло спросил Славка. — Он поступил как... как подлец, а ты его защищаешь.
— Не смей так говорить, — твердо сказала мать и с трудом поднялась.
— Подлец! — закричал Славка. — И она тоже, эта!..
Мать ударила сына по щеке.
— Ты что! — Славка ошарашенно захлопал глазами.
— Не имеешь права так говорить о нем, — тихо сказала Надежда Васильевна. — И... о ней тоже.
— Пельмени остыли. Чего вы? — спросил Юрка, появляясь в дверях.
— И пельмени опять ему оставила! — закричал Славка. В холодильник засунула! Я видел!
— Замолчи! — приказала мать.
Славка оттолкпул братишку, выскочил из комнаты, хлопнул входной дверыо. Загремели шаги по лестнице.
Мать заплакала. Юрка, увидев слезы, тоже распустил губы, готовый зареветь, и прошептал:
— Пельмени совсем остыли.
— Ешь, ешь, я потом. У меня голова болит.
Она легла на тахту. Закрыла глаза. Мучительная тяжесть сдавила затылок. Она знала, что у сына отчуждение к отцу, и считала это своей виной. Надо было все же убедить его, что отец человек честный. Алексей в самом деле не кривил, не изворачивался, как это делают другие мужчины. Он всегда был правдив. Надежда Васильевна лишь сожалела, что Алексей не приходит к детям.
Надежда Васильевна вспомнила далекие годы своей послевоенной юности, когда встретила гвардии старшего лейтенанта Алешу Чигринова. Тогда, после победы, она осталась в этом городе. Да и некуда было возвращаться. Гомель был разрушен, дом ее сгорел, отец погиб в партизанах, мать замучили немцы. И одинокой штабной радистке, совсем тогда еще девчонке, было все равно где жить. А здесь, в порту, требовались радисты. Алеша лежал в госпитале под Кенигсбергом и по воскресеньям, когда стал «ходячим», приезжал на танцы. После демобилизации он тоже пошел работать в порт. Потом учился в мореходке, а она бегала к нему на свидания. Когда однажды на танцплощадке он спросил: «Пойдешь за меня?» — у нее брызнули слезы, и она долго не могла ответить. Алеша нахмурился, он терпеть не мог слез, и она, перепугавшись, что он передумает на ней жениться, поспешно спросила: «А когда?»
