Голев поднимался по лестнице и думал, что они уже почти три месяца с женой не разговаривают. Все равно ведь надо как-то склеивать отношения, ну хотя бы ради Севы с Полей… И надо начинать ремонт в алжирской комнате — хозяин давно освободил помещение, там теперь снова спит Луэлла на раскладушке, не дело ведь! Не дело! Если б Луэлла и мама Юля были помоложе, они бы сами сделали ремонт, но у них все силы уходят на детей. Севе через год в школу… А они с Танькой оба загружены по самое не хочу…
На лестничной площадке стояла Танька и громко плакала. В руке у нее дрожала и дымилась сигарета.
— Тань, — удивился Голев, — ты же не куришь!
Танька глянула на него красными от слез и долгого терпения глазами и зарыдала еще громче. Голев поставил сумку с бутылками на пол и обнял жену.
— Я тебе конфеты купил. В коробке.
Танька еще сильнее заплакала, прижалась к мужу и начала что-то быстро объяснять. Вся она была такая несчастная, родная, что Голев от резко ударившей в голову жалости не сразу понял, что случилось.
Денис Алексеевич Гуливатый сделал Таньке неприличное предложение. Она-то, дура, думала, что это он ей от чистого сердца помогает — на работу взял, оклад хороший положил, ссуду дал, ну, подарочки привозит из-за границы, сувениры, а оказалось — он теперь ждет вознаграждения. Принес, рассказывала в слезах Танька, два билета в Турцию и говорит, собирайся!
— И-и-и! — плакала Танька в куртку Голева. — Я сказала, что не поеду, а он говорит, тогда все! Считай, что ты уволена, и денежки будь добра в трехдневный срок! Денежки за комнату!
— Танька, — спросил Голев, — ну почему ты такая… наивная?
Он очень старался подобрать необидное слово.
Танька оторвала от голевской куртки зареванное злое лицо:
— Да? А жрать мы что должны были? Твою порядочность мы должны были жрать?
Достала из мешка коробку с конфетами и, всхлипывая, начала есть шоколадные шарики один за другим. Голева всегда умиляла эта Танькина особенность соединять вместе совершенно разные речи и поступки.
— Набор конфет «Театральный»… — полувопросительно прочитала Луэлла, выйдя к ним на площадку с папироской. — Что ж, надо продавать комнату. Хотя жаль, чертовски жаль…
Голев промолчал, подумал, что японец на его месте давно совершил бы ритуальное самоубийство, а ему, русскому, оставалось жить со стыдом внутри…
Витя Круглянко, узнав о том, что задумал Голев, посоветовал не дожидаться окончания праздничного запоя Полуяхтенко, а явиться к нему в первый же рабочий день.
