— Бывший. Еще пару месяцев назад вы действительно были человек, причем не самый хороший, а теперь все, лафа закончилась. Полно, Михаил Ильич, ребячиться, ступайте на Голгофу. Я знаю, что вы хотите спросить, и у меня давно готов для вас ответ: хрен его знает. И как, и почему именно вы. Может быть, вы слишком вжились в роль. Если вы каждый день с утра до вечера изображали мессию, отпускали грехи и успокаивали души, то, видимо, в конце концов просто забыли, как можно перестать любить и жалеть человечество. А может, это люди чересчур поверили в вас. Им было очень нужно в кого-то верить, а подвернулись вы. Вот они и сделали из вас бога. Вы знаете, на что способны люди, которым отчаянно необходимо поверить? Теперь будете знать. Теперь вы вообще будете все знать, и я вам от души сочувствую. Ну а сейчас от вас ждут, что вы примете командование, начнете отдавать приказы небесной духовой секции, а потом станете вершить справедливый суд. То есть не справедливый, конечно, а добрый. Справедливый суд — это было бы жестоко.
Михаил Ильич слушал, закрыв глаза и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Башмачников некоторое время помолчал, изучая Мирякова с неожиданным для себя выражением жалости на лице, неряшливом от бессонной ночи и пробивающихся седых волос. Из бритой головы тоже лезла подковой щетина, хорошо заметная под светом люстры.
— Но есть, наверное, выход, — тихо сообщил он.
Михаил Ильич вздрогнул и посмотрел на Башмачникова.
— Попробуйте остановить все это, — объяснил тот. — Какая богу разница, случится конец света сейчас или еще через две тысячи лет? Это действительно моя единственная просьба — не торопитесь. Не стоит нас судить по тому, какие мы сейчас, пустые и отчаявшиеся. Мы могли бы стать другими. Мы должны были стать другими. Еще не поздно: просто останьтесь с нами. Бог нужен живым людям, а не мертвым. Не спящий бог, не распятый, не воскресший — обычный живой бог, который будет учить и работать. Вместе мы сможем все: научимся любить, заселим космос, воскресим мертвых. Хотите, назовем это Царствием Небесным, хотите — коммунизмом. Дайте нам шанс, а там уж делайте, что хотите.
Миряков отвел глаза и посмотрел на прошлогодний календарь, висящий в проеме между окнами. На календаре был июнь и бессмысленная цветная фотография лесной опушки. Михаил Ильич представил себе, что хозяин кабинета изо дня в день, отрываясь от компьютера, смотрит на календарь и видит, как сам копает себе могилу на краю этого леса, сняв рубашку и бросив ее на упругие ветки куста. Звенят насекомые, поднимающееся солнце начинает щипать шею и плечи, а он все копает, вбивая сапогом штык лопаты в землю. Пахнет травой, землей, нагретой кожей и немного табаком. Потом Михаил Ильич понял, что он не фантазирует и что спящий сейчас Полуян действительно мечтает об этом, когда остается один в кабинете, и ему снова стало жарко и страшно. Миряков хотел проснуться, но он точно знал, что это не сон, а скорее, наоборот, пробуждение.
