В характере Наполеона была одна параноидальная черта: «Неужели меня, подобно псу, ожидает смерть на улице, — негодовал он. — Мои потенциальные убийцы чуть ли не ходят в святых! Они покушаются на мою жизнь, и я отвечу войной на войну!». Не зря он был корсиканцем и рассматривал ситуацию с точки зрения вендетты: если Бурбоны пытались убить его, он попытается убить Бурбона (в своем завещании он оставил некоторую сумму денег человеку, пытавшемуся убить Веллингтона). Талейран и Фуше поддерживали его намерения. Самым одаренным из живших в изгнании французских принцев был юный герцог Энгиенский, последний представитель дома Конде. Жил он по ту сторону французской границы в нейтральном маркграфстве Баденском, поблизости от своей обожаемой возлюбленной. В ночь на 14 марта 1804 года он был схвачен отрядом французских драгун и доставлен в венсеннскую крепость. Там он предстал перед военным трибуналом, разумеется, противозаконно, и был расстрелян ранним утром через неделю после похищения. Смертный приговор подписал Мюрат, получивший вскоре по цивильному листу 100 тысяч франков.
Несмотря на все кровопролитие предшествующих лет, французы были повергнуты в ужас. Жозефина плакала, не стесняясь слез, ничуть не пытаясь скрыть свои истинные чувства. Даже женщины семейства Бонапартов на сей раз сочувствовали ей. Элиза написала письмо-протест, черновик которого составил для нее ее литературный друг Л. де Фонтан. Летиция, хотя для нее вендетта была не в новость, была тоже шокирована. Вполне возможно, что именно после возвращения из Италии, как сообщает Жером, «она вся в слезах горько упрекала Первого консула, а тот слушал, не проронив ни слова». Она сказала ему, что это вопиющее зверство, за которое Наполеону никогда не будет прощения, что он попросту поддался вероломным советам людей, которые в душе были его врагами и только злорадствовали, когда он запятнал свое имя подобным преступлением. Как ни странно, в этом случае ее сын действительно испытывал неловкость и пытался загладить вину перед Летицией. Он выделил матери щедрую пенсию в 120 тысяч франков и заказал у Жерара ее портрет во весь рост. Однако Летиция осталась при своем мнении.
Тем не менее убийство герцога Энгиенского оставалось не более чем вендеттой. Оно не только вселило ужас в Бурбонов и тех кто их поддерживал, но и еще раз доказало сливкам «нового общества», среди которых было немало влиятельных цареубийц, что какую бы форму ни принял режим Бонапарта, он никогда не вернется к прошлому. Перед тем как отправиться на гильотину, Жорж. Кадудаль прозорливо заметил: «Я пришел посадить на трон короля, а вместо этого посадил императора».
