У Наполеона в жизни было немало женщин, и поэтому он считал, что досконально, без всяких сантиментов изучил женскую натуру, и никогда не позволял брать верх над собой. Тем не менее он искренне восхищался Марией-Луизой и гордился ею. С самого начала Наполеон проникся к ней глубочайшим уважением, какого никогда не испытывал к Жозефине. «Ни разу не солгал, ни разу не оказался в долгу», — как потом говаривал он на Святой Елене. На протяжении всего брака Мария-Луиза оставалась для него бесценным сокровищем, пусть даже чисто символическим. В последующие годы, будучи герцогиней Пармской, она пользовалась горячей любовью со стороны своих, как правило, весьма критично настроенных подданных. Император тотчас раскусил и стал нещадно эксплуатировать ее умение располагать к себе людей (в некотором роде подобное имело место в восьмидесятые годы нынешнего столетия в Великобритании в случае с принцессой Уэльской). Императрица с достоинством, но без высокомерия председательствовала не только на всех придворных церемониях, но и на военных парадах, умела произносить великолепные речи, правда, с сильным немецким акцентом. После одного из ее обращений к Сенату, архициник Талейран вынужден был признать: «Будучи не слишком дерзка и не слишком боязлива, она продемонстрировала истинное достоинство, соединенное с тактом и уверенностью в себе». Наполеон хвастал графу Редереру: «С моей стороны было величайшей ошибкой полагать, что для сохранения династии мне никак не обойтись без моих братьев. Моя династия совершенно надежна и без них. Она закалится среди всех бурь одной только силою обстоятельств. Само присутствие императрицы служит тому гарантией. У нее больше мудрости и политического чутья, чем у них всех вместе взятых».
В те дни Мария-Луиза, несомненно, была влюблена в своего супруга, даже несмотря на то, что он был гораздо старше ее и у них было мало общего. И что бы ни произошло с ними не в столь отдаленном будущем, непостоянство останется чуждым ее натуре. Именно эта ценность характера станет причиной того, что ее на первый взгляд бездушная измена будет воспринята им как сокрушительный удар.
Единственным человеком в Париже, кто не проявлял никакого страха перед пришествием союзников, была Летиция. В декабре 1813 года она писала своему брату Фешу:
«Как ты того желал, я разговаривала с императором. Он просил меня уговорить тебя как можно дольше оставаться в Лионе, пока нам не угрожает опасность. Однако, если враг все же придет сюда и если город будет взят, тебе лучше уехать, даже если твое пребывание в епархии проходит гладко. Я рада слышать, что Луи сейчас с тобой. Император спрашивал меня, почему он сразу не вернулся в Париж Передай ему, что я жду его у себя и что братья приезжают сегодня вечером. Сейчас не время соблюдать формальности, дорогой брат. Бурбоны потеряли все, так как не знали, как умереть, сражаясь».
