Бернадота милостиво не стали лишать его доходов, несмотря на его очевидные промахи при Ауэрштедте и Ваграме, исключительно ради Дезире. Император заметил. Что во время последней кампании Бернадот «резвился» вместо того, чтобы воевать. Теперь тот привел Наполеона в бешенство, начав посещать салоны враждебно настроенных мадам де Рекамье и мадам де Сталь. Перед Бернадотом замаячила реальная перспектива быть сосланным в княжество Понте Корво и гнить там до конца своих дней. Но тут ему привалило неслыханное счастье, и он был спасен.
В 1810 году неожиданно скончался наследник престарелого короля Швеции Карла XIII. Шведы с ужасом думали о возвращении племянника короля, Густава IV Адольфа, которого они низложили двумя годами ранее. Отказывались они принять и сына последнего. Шведский сейм вынес решение, что на роль монарха прекрасно подойдет кто-нибудь из французских принцев, ведь миром правил Наполеон, и обратился с предложением к Евгению де Богарне. Тот отказался перейти в лютеранскую веру, полагая, что месса стоит куда дороже Стокгольма. Вскоре несколько шведских офицеров, которым довелось побывать во французском плену, вспомнили великолепные обеды, коими их угощал маршал Бернадот. Им удалось убедить Карла XIII, и тот провозгласил Бернадота своим преемником. Некоторых историков ставит в тупик тот факт, что Наполеон позволил маршалу принять это предложение. Вполне вероятно, Наполеон пришел в восторг от того, что его бывшая любовница станет королевой. Бернадот произвел на шведов удивительно благожелательное впечатление, а так как престарелый король был хворым и немощным, тотчас взял бразды правления в свои руки. У императора имелись причины ощутить беспокойство. Позже, уже на Эльбе, Наполеон заметил, что Бернадота следовало пристрелить, но он трижды миловал негодяя из-за любви к Дезире. Последняя (переименованная в Дезидерию) вернулась во Францию и обосновалась в Швеции лишь в 1823 году.
Дядя Феш, хотя от него это менее всего можно было ожидать, тоже начал доставлять племяннику неприятности. До сих пор его карьера не давала особых поводов заподозрить Феша в нелояльности. Сначала это был недолгий «конституционный период», когда во время революции Феша отлучили от церкви. Вслед за этим последовал десятилетний период добровольного отказа от сана, во время которого Феш выступал в роли не гнушавшегося аферами финансиста, знаменитого бонвивана и обжоры, и как следствие — очень растолстел. Затем он стал главным проводником церковной политики императора, навязывая невиданный ранее катехизис, в котором содержался, например, такой вопрос и ответ; «Что следует думать о тех, кто не выполняет свой долг по отношению к императору? Согласно апостолу Павлу, они сопротивляются заведенному самим Господом порядку и тем самым обрекают себя на вечное проклятие». Он способствовал появлению в календаре праздника несуществующего Св. Наполеона (в пику Бурбонам, имевшим предка Св. Людовика) и всегда находил общий язык с императорским министром культов. Меттерних называл его «странным сочетанием фанатизма и честолюбия», поясняя, что «хотя он и был искренне предан (вере), тем не менее проникся убеждением, что Наполеон — это инструмент в руках божьих и воистину божий помазанник. По его мнению, царствование (Наполеона) предопределено провидением, и поэтому он считал его самые честолюбивые планы проявлением воли Всевышнего». Феш, однако, сохранил кое-что из мирских привычек своего нелицеприятного прошлого. Даже племянник был вынужден посоветовать ему покинуть роскошный, будто дворец, особняк на Шоссе д’Антен, улице, облюбованной богатыми банкирами; «Подобное соседство не к лицу кардиналу». Затем приказал Фешу вернуться в свой кафедральный город Лион, куда тот тут же перевез свою постоянно растущую коллекцию живописи.
