«Куда подевался тот юный Первый консул, которого я впервые увидел решительно шагающим по Тюильри, рука об руку с Бурьеном и легкой турецкой саблей под мышкой, худощавый и подвижный. Его внешность изменилась до неузнаваемости Фигура его стала приземистой и тяжелой, его короткие ноги заметно растолстели, цвет лица приобрел болезненно-бледный оттенок, на лбу появились залысины, а все лицо стало напоминать изображение на римской монете. Как один из тех, кто собрался лицезреть его появление, я не мог избавиться от мысли, что все в нем напоминало (римского) императора, причем императора в худшие его годы».
К этому времени Наполеон не просто принимал лесть он купался в ней. Тем самым он поселил в душах аристократии вполне обоснованную тревогу.
Император не был единственным из клана, чья внешность изменилась в худшую сторону. «Стройная и элегантная фигура (Жозефины), бывшая основой ее привлекательности, исчезла бесследно, — пишет мадам д’Абрантес, — приобретя взамен зрелость, что мы находим в скульптурных портретах Агриппины». Катастрофа для несчастной женщины, особенно, если учесть ее щекотливое положение. Жозеф тоже располнел, а Элиза с каждым днем все сильнее напоминала Наполеона в юбках. Иоахим щеголял чудовищными усами, которые вовсе не украшали его. (Глядя на портрет Мюрата, написанный в то время, леди Блессингтон как-то раз заметила, что у нее «создается впечатление отважного предводителя разбойничьей шайки, разнаряженного в дорогое платье, снятое с одной из его жертв». Весьма меткое описание). А вот Полине удалось сохранить свою знаменитую соблазнительную привлекательность. «Мадам мать» также по-прежнему оставалась на удивление моложавой.
Само собой разумеется, никто из бонапартовского клана пока еще не распознал сигналов тревоги, даже проницательная, рассудительная Элиза. Никто, кроме Летиции. Ее сын был не кем иным, как профессиональным игроком вселенского масштаба, как ее покойный супруг Карло в свое время в масштабах Аяччо. Положение императора целиком и полностью зависело от все нового риска при все уменьшающихся ресурсах. Как следствие, пока его семейство возвышалось вместе с ним, одновременно все они жили вместе с императором на грани полного крушения. Судя по всему, «мадам мать» ощутила это еще в самом начале. Как она сама выразилась на своем чудовищном французском, «pourvou que са doure» (при условии, что это продлится). Несомненно, именно это явилось причиной, почему эта самая прозорливая из «матриархов» ни разу не упустила момента выжать из сына по возможности больше денег. Она действительно откладывала на черный день. «Мой сын занимает прекрасное положение, — сказала Летиция — но это не может продолжаться вечно, кто знает, а вдруг все эти короли в один прекрасный день заявятся ко мне за куском хлеба?!»
