Джек сознался, что он только однажды проезжал мимо по железной дороге, но, в общем, все время жил в центре.
— Ах, у нас так много горя и забот! — вздохнула она.
— Этого не должно быть! — повторил Джек. — Знаете, я до сих пор мало думал об этом. Меня лично как-то мало эксплуатировали (он вспомнил о профессоре). Я работал, правда, в качестве поденщика, иногда ходил в доки и на пристани на океанские пароходы помогать пассажирам получать и сдавать багаж, служил в транспортной конторе, но все это нетрудная работа, и у меня всегда оставалось довольно времени, чтобы побывать в колледже, почитать и даже повеселиться. И я никогда по-настоящему не голодал! Никогда! Вы редко едите мясо?
— Очень редко. С тех пор, как умер отец, почти никогда!
— У вас очень, очень болезненный вид, — заметил Джек. И, словно про себя, сказал тихим голосом: — Этого не должно быть. И этого не будет!
— Вы что сказали? — спросила Лиззи.
— Так, ничего!
* * *
Джек никогда не мог себе представить, что в громадном, блестящем Нью-Йорке, которым он так гордился, существуют такие ужасные закоулки, по каким повела его Лиззи, когда они покинули железную дорогу и пошли пешком. Это была одна сплошная грязная трущоба, над которой, словно черные похоронные знамена, вились густые клубы дыма из фабричных труб… Улицы были полны грязных, худых ребятишек. Они копошились в грязи, дрались, играли с худыми же собаками и кошками. Попадавшиеся навстречу взрослые мужчины и женщины имели унылый, болезненный вид. Было много пьяных. Джек обратил внимание на то, что здешние люди как-то мало походили на американцев. Он встретил многих китайцев с раскосыми глазами, каких-то желтых людей с косичками, длиннобородых блондинов, совсем не похожих на янки, и черноволосых сухощавых южан со злобно сверкающими глазами.
— Настоящих американцев у нас мало! — подтвердила Лиззи. — На фабриках работают китайцы, негры, немцы, итальянцы, аргентинцы, русские… У нас тут — настоящий Вавилон! А говорят здесь на таких языках, что я иногда ничего не понимаю!
— Как в опере! — усмехнулся Джек.
Лиззи никогда не была в опере и могла лишь поверить ему на слово…
— А вот и наш дом!
Это была трущоба из трущоб. Джеку стало даже немного страшно, когда Лиззи повела его к себе в пятый этаж. Стена дома наклонялась вперед и грозила обвалиться. Во многих окнах были совершенно выбиты стекла и заменены папкой, деревянными фанерами или просто заткнуты грязным тряпьем. Все было закопчено, загрязнено. На железной лестнице можно было двадцать раз поскользнуться от липкой и зловонной грязи.
