Он пытается переменить разговор.
— А я хотел вам предложить кое-что. Но боюсь, что вы обидитесь.
Дама делает строгое лицо. Но и в строгом виде она прелестна. Пожалуй, еще лучше, чем в насмешливом виде.
— Что ж, может быть, и обижусь. Смотря по обстоятельствам.
— Но я не имею в виду ничего дурного!
— Что же вы хотите со мной сделать? Предложить стакан содовой воды?
— Совсем нет! — обижается Джек. — Поехать в театр… А потом поужинать в ресторане…
Фата Моргана с деланным, а может быть, отчасти и искренним удивлением смотрит на своего случайного соседа по скамейке в городском парке.
— Ого! Вы малый не промах! Это стоит того, чтобы подумать… Но ведь для этого требуются средства?
— О, за этим дело не станет!
— Браво! Но откуда у вас деньги, молодой человек?
— Я состою на службе! — сказал Джек обиженным тоном.
— А? На какой?
Джек поперхнулся.
— На очень хорошей службе… У одного… (Джек хотел сказать «профессора», но снова поперхнулся.) У одного коммерсанта… Секретарем!
— Ага, понимаю! Это в самом деле хорошая должность. И что же? В качестве секретаря вы ухаживаете в парке за молодыми дамами?
— Но согласитесь сами… Такая чудная погода… Женщины так украшают общество…
Фата Моргана снова расхохоталась и добродушно-фамильярно потрепала Джека по плечу. Джек расхрабрился и повел атаку с такой уверенностью, что дама мало-помалу смягчила свое злословие и изъявила согласие ехать в театр, в кино, в дансинг, в ресторан, куда угодно.
Джек был снова на верху блаженства.
* * *
Фата Моргана, разумеется, ни с которой стороны не приходилась ни родственницей, ни свойственницей знаменитому Пирпонту. Это был ее псевдоним, изобретенный на скорую руку.
Это была одна из тех провинциальных женщин, которые живут вдали от большого и шумного города и в стороне от проезжих дорог до зрелого возраста, выходят замуж за нелюбимых мужей и ведут скромную и бесцветную жизнь. А затем словно сходят внезапно с ума и бросаются очертя голову в удовольствия и авантюры.
Лукреция Шельдон, жена провинциального нотариуса в небольшом городке, недавно лишилась мужа. Она провела установленное обычаем время траура у себя дома, никого не принимала, никуда не выходила, и все в городе считали ее необыкновенно добродетельной и благочестивой женщиной, и ставили ее в пример всем другим молодым и красивым женщинам.
А отбыв траур и вступив во владение оставленными ей супругом долларами, Лукреция Шельдон в один прекрасный день села в поезд и укатила. Сначала к родственникам в Охайо, где проплакала в их объятиях полчаса и вела в остальное время душеспасительные разговоры.
