— Что вы от меня хотите, братья? — бормотал трясшийся от страха монах. — Я ни в чем не виноват… Послание писал митрополит — я только прочитал.
— А где он, твой митрополит? — не унимались люди. — Почему он сам не пришел?
— Почему сам не идет, а тебя подослал, черноризец? Чего юлишь, извиваешься, как недобитая змея?..
Монах весь дрожал, губы у него побелели, а глаза бегали, как у мыши, попавшей в мышеловку.
— Я ни в чем не виноват, православные христиане.
— А кто тебя заставлял изрекать проклятие народу? Ну-ка давайте его сюда, сейчас он у нас попляшет!
Оцепенев от страха, монах выронил послание; люди тотчас же изорвали его в клочья.
— Мы и тебя так вот раскромсаем, подлый ирод, холуйская тварь! Посмей только сойти с амвона!
— Братья! — послышался голос Мамарчева. — Оставьте монаха в покое. Он тут ни при чем, он обыкновенный служка при митрополите. Лучше отыскать самого митрополита, пускай он ответит.
— В самом деле, где он есть, Герасим?
— Герасим прячется в алтаре! — раздался чей-то голос.
— Ну-ка, пусть выйдет к нам!
— Пускай лучше убирается подобру-поздорову туда, откуда пришел! Мы не нуждаемся в греческих захребетниках, хватит с нас турецких!
— Герасим — жадный вымогатель и бессовестный клеветник!
— Гоните его в шею, покуда мы с ним не разделались!
И пока народ кричал, не скупясь на угрозы, митрополит Герасим Критский через заднюю дверь тайком выбрался наружу, прыгнул в повозку и спешно покинул Сливен.
Перед самой пасхой князь Дмитрий Дабич и вновь назначенный русский консул Ващенко позвали к себе Селиминского и сообщили ему срок отъезда:
— Русские войска трогаются пятнадцатого апреля, а беженцы — тринадцатого, сиречь двумя днями раньше эвакуации армии, с тем чтобы от они были защищены от возможных нападений.
— Благодарим, ваше сиятельство. Горные дороги кишмя кишат турецкими разбойниками. Армия не даст нас в обиду.
— Сообщите населению, чтоб скорее заканчивали необходимые приготовления.
— Все уже готово, ваше сиятельство. Что надо было распродать, все распродано. Остается множество дворов и домов без присмотра. Быть им теперь в запустении, если турки и цыгане не разграбят их. Печальное зрелище, ваше сиятельство! Люди плачут и рыдают, но что поделаешь — на то божья воля…
— Да… — вздохнул князь. — А как поживает Мамарчев? До меня доходят слухи, будто он и сейчас продолжает свою агитацию. Это правда?
— Правда, ваше сиятельство. Он сделался настоящим фанатиком, потерял способность здраво мыслить. Ужасно упрямый человек! Порой думы о родном отечестве доводят его до исступления. Сторонникам Мамарчева, если они не добьются успеха, терять нечего… А вот в случае удачи им слава обеспечена на веки вечные.
