Но Мурка отмахивается.
И вот сидим мы на краю Европы в древней пиццерии с обшарпанными стенами и жуем пиццу с копченой колбасой. Пицца черствая и холодная, колбаса твердая и жирная. А на улице между тем раздаются странные звуки. Как будто кто-то куда-то бежит, потом падает, потом его шмякают об стену, потом он кричит, потом накатывают морские волны, потом начинается шторм, и рев этого шторма заполняет все кубические сантиметры наличной атмосферы. На улице разворачивается нешуточная потасовка. Сквозь стеклянные двери нам видно, как одна группа людей с палками в руках бежит к другой группе людей с палками в руках, выкрикивая какие-то лозунги, похожие на пионерские речевки. Другая группа людей тоже бежит и тоже кричит. Потом обе группы сталкиваются грудью и начинают колошматить друг друга палками.
Мышка втягивает голову в плечи и, кажется, готова залезть под стол. Мурка сильно возбуждается и, кажется, планирует принять участие в потасовке. Я прошу папашу Тодеро выяснить, в чем дело. Папаша высовывает нос на улицу, чтобы разнюхать обстановку.
— Тетаро! Чинема! — восклицает он, картинно разводя руками, что в переводе на русский язык значит: чистый спектакль, дорогие товарищи, а может быть, даже кино!
— Конкретнее! — требует Мурка.
Папаша Тодеро начинает быстро лопотать и еще быстрее размахивать руками. Из его лопотания я понимаю, что на улице происходит политический митинг с последующей потасовкой. Итальянцы вообще очень любят политические митинги, а уж набить друг другу морду — это хлебом не корми.
— Кто дерется? — интересуюсь я у папаши.
— Коммунисты, — со вздохом отвечает он.
— А с другой стороны? — интересуюсь я.
— Коммунисты, — со вздохом отвечает он.
Я удивленно поднимаю брови. Папаша Тодеро виновато улыбается: дескать, коммунизм — национальная итальянская забава, что вы хотите. Вот, к примеру, у них в городке две политические партии, и обе коммунистические. Эти две партии очень друг друга не любят и практически не переваривают. Мало того — обе партии претендуют на места в городской управе и на кассу городского самоуправления. По этой причине в последние две недели в городке каждый вечер происходит коллективный мордобой с идеологическим базисом.
При этих словах папаши Тодеро раздается оглушительный удар, что-то тяжелое влетает в дверь, и дверное стекло сыплется на нас, как конфетти из хлопушки. Придя в себя, мы обнаруживаем на полу помятого гражданина в пиджачной паре без пуговиц и штиблетах «прощай, молодость!». Гражданин лежит на спине, закрыв глаза и вытянув руки по швам. Впечатление такое, что его долго панировали в придорожной пыли, а потом немножко поджарили. Гражданин практически не дышит и ручкой-ножкой не колышет.
