В тот вечер император был очень разговорчив; он рассказал о некоторых своих юношеских проделках в Бриенне и в военной академии: «Я редко попадал в ловушки, которые мне ставили. Среди нас было несколько сыновей из знатных семей; родители постоянно заставляли своих детей заводить дружеские отношения с подобными учениками для того, чтобы последние потом способствовали карьере их детей. К тем, кто пытался завести дружбу с сыночками из знатных семей, мы были безжалостны, награждая их самыми неприглядными именами и кличками, что приводило к дракам, во время которых доставалось и тем, и другим». Император вспоминал о днях, когда он, будучи артиллерийским офицером, выражал удивление по поводу качества питания и его дешевизны. Он рассказал о бережном отношении к своим расходам и о лишениях, которым он подвергался, прибегая к тщательной экономии, чтобы делать то, что делали его более богатые друзья. Он говорил о том, что успех в Тулоне не удивил его; именно после первой итальянской кампании у него появилась амбициозность. Изложение императором всех этих деталей представляло для меня большой интерес и вызвало еще большее уважение к человеку, который благодаря своему гению стал из простого артиллерийского офицера одним из самых ведущих политических деятелей мира.
В эти последние дни на ковре, покрывавшем пол гостиной, была расстелена большая географическая карта Франции, и император, опустившись на колени, отрабатывал примерный маршрут, которым он предполагал продвигаться по стране; единственными, кто знал об этом, были гофмаршал и генерал Друо, и только им разрешалось знать будущий маршрут. Сен-Дени, Новерраз и Сантини были посланы в различные приморские города острова, чтобы выяснить у капитанов местных гаваней количество имевшихся там кораблей; некоторые из этих кораблей были зафрахтованы, и им предстояло в назначенный день проследовать из разных мест вдоль берега в гавань Портоферрайо. Г-ну де л’Еролу, директору железнорудных шахт в Рио, было дано особое поручение осуществить руководство этой миссией, а также задание наложить эмбарго на деятельность всех портов острова, как только будет определена точная дата отъезда императора с Эльбы. Таким образом, в распоряжении императора находился список всех кораблей в каждом порту и полные данные о том, что они могли перевозить. Поэтому император мог отобрать самые лучшие корабли.
В ночь с 25-го на 26-е все зафрахтованные корабли проследовали в Портоферрайо, а на остальные было наложено эмбарго. Был воскресный день; как обычно, служили мессу, на которой присутствовали многочисленные прихожане. В соответствии с установленной им практикой император после мессы принимал в своей гостиной посетителей. Тем из них, кто посетил его на этот раз, император сообщил о принятом им решении вернуться во Францию, куда его призывали и где его ждали. Немедленно, без каких-либо объяснений, повсюду в городе развернулась бурная, активная деятельность. Когда в час дня национальной гвардии было приказано садиться на корабль, все гвардейцы, словно подхваченные настоящим шквалом, бросились собирать свою разбросанную в казармах одежду. Хотя у меня и было предчувствие того, что вот-вот начнется осуществление великого плана, но император упомянул мне о нем только накануне, перед тем как лечь спать. Он заявил мне, что собирается отправиться во Францию, и распорядился, чтобы я подготовил все необходимое для этой поездки, взяв только минимум. Он сказал мне: «Один охотничий мундир и один гренадерский мундир, несколько рубашек и ничего более». Не совсем следуя тому, что он сказал мне, я провел часть ночи за сбором необходимых вещей, составив при этом список того, что осталось и что следовало передать мадам Мер. Я также позаботился о том, чтобы у меня обязательно была трехцветная кокарда, которую я должен был вручить ему, когда он попросит.
