Крепко задумался Мишка.
Не выходит из головы Ташкент - город хлебный. Станет на-глаз прикидывать: две тысячи верст - совсем недалеко. Пешком если - далеко. Сесть на чугунку - в три дня долетишь. А пропуск совсем не нужен. Увидят - мальчишка маленький едет, скажут: «не троньте, товарищи, это Мишка голодающий. Какая в нем тяга? Полпуда не будет со всеми потрохами». Выгонят из вагона, на крыше два дня продержаться можно. Лазал он на деревья за грачиными гнездами, это похуже, чем крыша, все-таки не падал…
Увидал дружка своего Сережку Карпухина, годом помоложе, обрадовался.
- Айда двое с тобой!
- Куда?
- За хлебом в Ташкент. Двоим веселее. С тобой что случится - я помогу. Со мной случится - ты поможешь. Все равно, не прокормимся мы здесь.
Сережка не сразу поверил.
- А если дожжик пойдет?
- Дожжик летом теплый.
- А если солдаты прогонят?
- Мы тихонько от них.
Сережка нерешительный. Ковырнул в носу два раза, говорит:
- Нет, Мишка, не доедем.
Мишка побожился:
- Ей-богу, доедем, только не бойся. Теперь красноармейцы везде, они не прогонят. Узнают, что мы голодающие, хлебца дадут.
- Маленькие мы, забоимся.
Мишка начал доказывать: совсем и не маленькие. Это не беда, что Сережка моложе, хлопотать будет сам Мишка: место разыскивать на чугунке, людей упрашивать. Чай, не девчонки они! Плохо придется - потерпят. С чугунки прогонят - все равно - двоим не страшно. Переночуют до утра, маленько пешком пойдут. Потом опять залезут, как только начальники заглядятся.
- А назад когда вернемся? - спросил Сережка.
- Назад мы живо вернемся. Туда, самое многое, четыре дня, оттуда, самое многое, четыре дня. Соберем по двадцать фунтов и ладно, чтобы тяжело не было.
У Сережки глаза загорелись от радости.
- Я пуд донесу!
- Пуд не надо. Отнимают, у кого много. Лучше еще съездим два раза, когда дорогу узнаем.
- Давай, Мишка, никому не сказывать.
- Давай!
- Ты знаешь, да я, больше никто. Пристанут Коська с Ванькой, а сами шишиги боятся. Куда с ними доедешь?
- А ты не боишься?
- Чего мне бояться! Я на мазарки[1] в полночь пойду.
Мать на кровати охала. Младший Федька дергал ее за подол, клал палец в рот, просил хлеба. Средний, Яшка, делал деревянное ружье - воробьев стрелять для пищи, думал:
- Убью троих - наемся. Маленько Федьке с мамкой дам. Эх, вот бы голубку подшибить!
Вошел Мишка в пустую голодную избу, шапку нахлобучил, брови нахмурил. Сразу стал похожим на большого настоящего мужика и ноги по-мужичьи растопырил.
- Ты что, мама, лежишь?
