К полудню он заходил перекусить в шинок и, выпив водки, долго жевал беззубыми деснами булку с ветчиной, а если собиралась в это время какая-нибудь веселая компания, то играл на скрипке, и случалось, подкидывали ему пару монет или ставили угощение. Когда не было никого, он ложился на лавку и отдыхал. После обеда добирался еще до Житной, чтобы сыграть у других домов, а потом поворачивал к Парысову.
Вечером выпивал у той самой заставы, после чего приходил домой совсем пьяный и с пустым кошельком.
За угол он платил всего один рубль, но зато с условием, что если хозяйская дочка приведет приличного и щедрого клиента, то хоть бы и ни свет ни заря, а должен старик встать и играть за дверями или даже прямо в комнате (словно и вправду слепой), чтобы гость вполне был доволен. Жил он так у этой бабы несколько лет, уже и внучки у нее появились, резвые девчонки, которые при нем народились и теперь подрастали; уже старая собиралась пустить их той же дорожкой, а дочки с ней из-за этого ругались; каждой хотелось пристроить свою к какому-нибудь графу — известно, мать всегда желает добра своему дитяти. Только старуха была права: не так-то легко теперь найти графа.
Все это проходило стороной; пан Хельбик жил одиноко и с другими жильцами не общался. Знал, что он нищий, а все же не забывал, что происходит из порядочной семьи и в свое время, когда был помоложе и деньги у него водились, сам людьми помыкал. В доме на Парысове совершались иногда дела, достойные возмездия, но Хельбик умел глядеть невидящим взором. Это очень облегчало ему жизнь. С ворами он тоже ладил, но никогда сам с ними не заговаривал, только отвечал, если они о чем-нибудь его спрашивали. А когда на парысовские ночлежки полицейские делали налет или устраивали облаву (о чем те, кому надо, узнавали по крайней мере дня за два), когда начинали тормошить бабу, а баба лаялась с полицейскими, Хельбик вынимал свою донельзя истрепанную бумагу — вид на жительство — и спокойно пережидал бурю.
Только однажды за все время вышел Хельбик из себя и взорвался гневом и яростью. Случилось это несколько лет назад. Все население Парысовой, Бураковской и Заокоповой было взбудоражено, сенсационным делом Красиньского. Вокруг велись нескончаемые споры, убежит Красиньский сразу же из тюрьмы или выждет, пока его соберутся отправлять в Сибирь. Именно тогда какой-то новый жилец, из мелких воришек, по глупости, конечно, украл у Хельбика скрипку.
Все в доме с удивлением глядели на обычно тихого старика. Хельбик просто преобразился, словно слетело с него лет тридцать: он метал громы и молнии, изрыгал проклятия, угрожал расправой и наконец объявил, что идет жаловаться самому Бурмистру, который в парысовской округе разрешал споры между ворами и прослыл Соломоном, потому что был умен и не знал жалости.
