— Подождите. Если вы их убили, то, значит, в бою, то есть на войне? А вы утверждаете, что войны вовсе нет. Как же это так?
— Я вовсе не утверждаю, господин капитан, только эта война как приснилась мне раз, так и держит меня и мучает все время, но как я только проснусь, то сразу окажется, что ничего такого никогда не было и не могло быть.
— А я вам говорю, что война есть! Долгая, тяжелая война, в которой Франция должна победить и победит! Если я это говорю, то я знаю, что говорю, потому что я-то ведь не сплю, верно? Ты видишь меня, видишь, что я не сплю?
— Что из того, что я вижу господина капитана, господин капитан мне только приснился — и ничего больше. Очень много народу крутится около меня во сне, и все верят в войну, какая масса людей погибла в этих ужасных снах, но как только все когда-нибудь проснутся, тогда…
— И что тогда будет?
— Все будет как раньше.
— А как было раньше?
— Я не знаю, господин капитан, потому что у меня уже все помутилось в голове. Я ничего не помню.
Когда солдаты выводили его, полковник стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу, а капитан с майором сразу начали говорить быстро и громко. Молоденький солдат на стене смеялся и все спешил куда-то, перебирая ловкими ногами, и крепко держал карабин, а другую руку ловко занес перед грудью на фоне прекрасного голубого неба — on les aura. Он смеялся и кричал во весь голос, на всю Францию, огромными красными буквами: «Разделаемся с ними!»
Капитан с майором говорили, перебивая один другого, спорили, засыпая друг друга научными терминами, наконец неожиданно сошлись на одном, и майор уселся писать. Старый полковник не вмешивался ни во что. Он прислонился лбом к холодному стеклу и так стоял в молчании. Майор иногда поднимал глаза от бумаги и поглядывал на него искоса с иронической усмешкой.
— Что делать, господин полковник, новая инструкция чертовски категорична.
— Я знаю это, но у меня двое сыновей погибли на фронте, младший — под Ара, старший — на Сомме. А их мать, господин майор, месяц назад умерла от горя и слез. На этот случай нет инструкций, но отдать под расстрел искалеченный войной трагический призрак человека…
— Господин полковник, и мне не чужды зовы сердца, но я напомню, что мы все трое — врачи, люди науки. Факты же самым определенным и убедительным образом, на основе длительного наблюдения, указывают, что здесь мы имеем дело со случаем заведомой симуляции.
— Благодарю вас, майор, за то, что вы призвали меня к порядку как человека науки, но, будучи опытнее вас как невролог, я никогда не забываю о границах нашего несовершенного знания. Дорогой коллега, что мы вообще знаем?
