– Ты не оставишь меня в покое, – заговорил мертвец бесстрастным тихим голосом, и рядом со мной Финан издал нечто вроде отчаянного стона.
– Добро пожаловать, Бьорн, – сказал Хэстен.
Казалось, только его одного не беспокоило присутствие живого трупа. Судя по лицу, его это даже забавляло.
– Я хочу покоя, – проговорил Бьорн.
Голос его походил на хрип.
– Это господин Утред, – сказал Хэстен, указав на меня. – Он послал много датчан в то место, где ты сейчас живешь.
– Я не живу, – горько произнес Бьорн.
Он начал давиться, грудь его спазматически вздымалась, как будто ночной воздух причинял ему боль.
– Проклинаю тебя, – сказал он Хэстену, но так слабо, что в словах его не слышалось угрозы.
Хэстен засмеялся:
– Сегодня я был с женщиной, Бьорн. Ты помнишь женщин? Каковы на ощупь их мягкие бедра? Тепло их кожи? Помнишь, какие звуки они издают, когда ты скачешь на них?
– Пусть тебя целует Хель, – ответил Бьорн, – непрерывно, до последнего хаоса.
Хель была богиней мертвых, гниющим трупом, и проклятие было ужасающим, но Бьорн произнес его так вяло, что, как и первое, оно казалось пустым. Глаза мертвеца были закрыты, грудь его все еще вздрагивала, а руки как будто пытались уцепиться за холодный воздух.
Я был в ужасе – и не стыжусь в том признаться. В этом мире существовало непреложное правило: мертвецы уходят в свои длинные дома в земле и остаются там. Христиане говорят, что наши трупы однажды встанут, и зазвучат ангельские горны, и небо засияет, как золотой лист, когда мертвые поднимутся из земли, – но я никогда в это не верил. Мы умираем, уходим в мир иной и остаемся там… Но Бьорн вернулся. Он поборол ветра тьмы и приливы смерти и проложил путь обратно, в наш мир. А теперь стоял перед нами, осунувшийся, грязный, хрипящий, – и я дрожал.
Финан упал на одно колено. Остальные мои люди стояли позади меня, но я знал, что они дрожат, как и я. Только на Хэстена как будто не производило впечатления присутствие мертвеца.
– Расскажи господину Утреду то, что поведали тебе норны, – приказал он.
Норны – это богини судьбы, три женщины, что прядут нити наших жизней у корней Иггдрасиля, древа жизни. Всякий раз, когда рождается ребенок, они начинают новую нить и знают, куда направится эта нить, с какими прочими нитями переплетется и когда оборвется. Они знают всё. Они сидят и прядут, и смеются над нами, иногда одаряют нас удачей, а иногда обрекают на боль и слезы.
– Скажи ему, – нетерпеливо приказал Хэстен, – что говорят о нем норны.
